«Я стараюсь проводить в офисе как можно больше времени»: Интервью с основателем Stones Throw

Крис Манак, также известный как Peanut Butter Wolf, очень занятой человек. Помимо производства музыки и собственного рэп-соул-фанк-лейбла Stones Throw он запустил сайд-лейбл Circle Star, снимается в документальных фильмах и до сих пор лично отбирает новые таланты для своего детища. Продюсер рассказал коллегам из Hopes & Fears, почему не нужно делать свой лейбл звукозаписи в 2015 году, а мы с замиранием сердца перевели интервью.

Hopes & Fears: Какие планы на сегодня?

Крис Манак: Ну, я уже пропустил конференц-вызов, так что день начался не очень. У меня снова будут неприятности. Я сейчас в середине пути во всех смыслах. Что касается Stones Throw, постоянно есть какие-то новые люди, с которыми мы работаем. На самом деле я запустил новый лейбл для тех проектов, которые, по моему мнению, не соответствовали тому, что ожидают от Stones Throw. 

H&F: Stones Throw специализируется на самых разных музыкальных направлениях. Интересно, что же не входит в этот список.

К. М.: Это своего рода эксперимент. Мне просто показалось, что аудитория Stones Throw не очень восприимчива к рок-музыке. Я говорю о том, что есть люди, которым интересен лейбл, и им по вкусу скорее электронная музыка, но некоторым хочется послушать и хип-хоп, и соул, и фанк, понимаешь? 

H&F: Как называется новый лейбл? 

К. М.: Circle Star. Там пока всего несколько музыкантов. Например, Джесси Хэкетт, мы сейчас занимаемся релизом его альбома.

H&F: Я посмотрел список, на старом лейбле уже есть куча рок-групп, например Boardwalk. 

К. М.: Вот как раз хороший пример того, чему лейбл, как мне казалось, мог скорее навредить, чем помочь. Могу ошибаться. Есть такой парень — Векс Раффин — один из моих любимых музыкантов, но для него было очень тяжело найти аудиторию. Теперь записываю его под лейблом Circle Star. В детстве я слушал абсолютно всё, но потом стал выделять для себя какие-то определённые лейблы для разных жанров. Для хип-хопа — Def Jam или Tommy Boy. Для рок-музыки — 4AD или типа того. 

H&F: Circle Star — это ваш 4AD? 

К. М.: Смешно. Мне бы хотелось работать на 4AD. Это потрясающий лейбл с длинной историей.

H&F: Я читал несколько свежих интервью, и меня поразило то, что большинство лейблов из перечисленных вами относятся к року или поп-музыке. Сейчас вы упомянули 4AD. В другом интервью говорили о Captured Tracks. Откуда у вас интерес к року? 

К. М.: Мне нравятся многогранные рок-группы. Tones on Tail — одна из таких. Чувствуется влияние джаза, Африки и всего остального. То же можно сказать о Talking Heads. Их считали рок-группой. Liquid Liquid — пример получше. Тем не менее большинство музыкантов лейбла Circle Star предпочли бы быть в Stones Throw только лишь из-за его истории.

H&F: Недавно вышел документальный фильм о вашей жизни и Stones Throw. Что думаете о наследии лейбла? 

К. М.: Не хотелось бы, чтобы меня хоронили раньше времени. Если снимаешь документальный фильм, то это выглядит примерно так: «Окей, этому лейблу пришёл конец». Понимаете, о чём я? Это и стало проблемой, когда появилась идея снять документалку. Мне бы не хотелось быть известным в качестве человека, чей лейбл был популярен с такого-то по такой-то год. Я всегда нахожусь в поиске талантливых ребят. В этом источник жизненной силы для лейбла: находить музыкантов, которые всё ещё делают хорошую музыку. 

H&F: Считаете ли вы, что наследие лейбла определяет его будущее?

К. М.: Я больше заинтересован в поиске хорошей музыки, чем в том, чтобы прыгать выше своей головы. Интересная музыка интересна тем, что звучит не так, как всё, что вы до этого слышали. Принципиально отличаться или быть странным для меня не является главной целью. 

H&F: Что вы предпочитаете: поиск новичков или работу с уже известными музыкантами? 

К. М.: По-моему, тем же занимается лейбл XL: они работали с Бобби Уомаком или Гилом Скоттом-Хероном, но в то же время большая часть музыки у них — что-то новое, современное. У меня тоже получается так, наверное, на подсознательном уровне. Сейчас выпускаю альбом со Стивом Аррингтоном. Ещё в детстве мне нравилось то, чем он занимается, а потом я узнал, что Аррингтон снова делает музыку с Dâm-Funk. Мы оба решили, что было бы круто с ним поработать. Это как альбом группы Madvillian, который записывался с Мэдлибом. Группа KMD нам всем очень нравилась. Но большинство фанатов MF Doom узнали о KMD уже после, хотя такие люди, как я и Мэдлиб, были в курсе, что с KMD всё начиналось. То же произошло с Kool Keith и Dr. Octagon или Del.

H&F: Какие коллаборации лета-2015 понравились вам больше всего? 

К. М.: Думаю, сингл Thundercat («Them Changes»). Очень круто. Биты как у The Isley Brothers, которые Джей Дилла использовал в «Won’t Do». Thundercat действительно талантлив. Некоторые вещи, конечно, напоминают Джорджа Дюка, но, думаю, сейчас он стал делать больше чего-то своего. «Them Changes» — просто легко запоминающаяся поп-песня. 

H&F: Где вы чаще всего слушаете музыку? 

К. М.: В основном в машине. И по телефону разговариваю тоже в машине. Знаю, что этого делать нельзя, но я по крайней мере не переписываюсь за рулём. На компьютере очень много музыки. Был недавно в музыкальном магазине, где провёл несколько часов, изучая пластинки с госпелом. Я всё ещё трачу много времени, пытаясь обнаружить что-то стоящее среди нового или старого. 

H&F: Кому пора покинуть сцену? Дрейку, Мику Миллу, Лил Уэйну или Future?

К. М.: О нет. Мне нужно послушать все песни каждого из этих артистов, чтобы я мог судить. Более того, мой знак зодиака — Весы, так что мне нужно взвесить это всё. Я постоянно в поиске равновесия. Sprite сейчас запустил новую рекламную кампанию с Ракимом, Бигги и Дрейком. У последнего, безусловно, есть талант, он пишет хорошие запоминающиеся песни, но его музыка совершенно отличается от того, что делает Раким. Дрейк не является его последователем. И то, что Sprite запихнул их в одну категорию, — очень странно.

H&F: Да, соглашусь. Интересно ещё, кто дал им разрешение на использование изображений.

К. М.: Ну, Sprite довольно давно сотрудничает с представителями хип-хопа. Я смотрел их старые рекламные ролики, примерно начала 1980-х годов, где был только брейк-данс. Рэперы в этом всём не участвовали. Затем в рекламе появились Q-Tip, Large Professor и все остальные, чей расцвет пришёлся на начало 1990-х. Все думали: «Ого, такая огромная корпорация поддерживает андеграунд». Это круто, но даже не знаю. Круто и странно. Они сделали так, что теперь их ассоциируют с хип-хопом. 

H&F: Это довольно частая практика. Sprite оставил свой след в хип-хоп культуре, а Red Bull спонсирует Boiler Room, благодаря которому я открыл для себя многое из андеграундной электронной музыки. Корпорации поддерживают музыку, но в то же время используют это в своих целях. 

К. М.: Я как-то работал с одной группой. Спросил их, не хотят ли они поучаствовать в этом. Ответ был что-то вроде: «Ни в коем случае. К черту Red Bull». Хочу сказать, что Red Bull сделал очень многое для музыки. Компания всё ещё помогает держаться на плаву творческим сценам, пусть даже и зарабатывая на них. Я не считаю, что это эксплуатация. Помню KRS-One. Одна из его песен появилась в рекламе Nike, после чего все начали его осуждать, на что он отвечал: «Чуваки, когда я был ребёнком, пара Nike была для меня мечтой. А сейчас они просят меня делать для них музыку, чёрт возьми, этим я и займусь».

H&F: Я просмотрел список музыкантов, и одно из имён довольно сильно бросается в глаза. Откуда вы впервые узнали о Homeboy Sandman? 

К. М.: Есть такой рэпер — Jonwayne, с которым я работал. Мы с ним как-то разговаривали, и он показал мне бит, под который читал Homeboy Sandman. Я спросил, кто это, и Jonwayne ответил: «А, это Homeboy Sandman. Ты не знаешь его?» Услышав его музыку, я почувствовал, будто мой лейбл его упустил. У него есть что-то своё, и он воплощает дух старой школы, хотя на самом деле к ней не принадлежит. 

H&F: Да, определённо. Я прожил в Нью-Йорке десять лет, и теперь мне кажется, что если есть рэпер из Нью-Йорка, чьё имя мелькало чаще, то это, безусловно, Homeboy Sandman. Я говорю о том, что, он, по-моему, заклеил каждый вагон в Нью-Йорке своими афишами. Не было ни одного поезда из Квинса, который не был бы покрыт ими. 

К. М.: Когда это было? 

H&F: Самый пик пришёлся на 2010–2011 годы, после их стало меньше. До этого они были везде. Уверен, если вы погуглите что-то вроде «Homeboy Sandman поезда Нью-Йорка», то найдёте очень много фотографий, которые люди делали, потому что листовки реально были повсюду. В нём много энергии и просто огромное желание делать музыку. 

К. М.: Он невероятно мотивирован и пишет очень много песен. Думаю, большинству было бы тяжело идти с ним в ногу. Он очень плодовитый. Многим музыкантам нашего лейбла трудно закончить единственный альбом, а Sandman такой: «Вот 50 песен. Давайте послушаем все и выберем 12 лучших». Именно так нужно делать лучшие альбомы. 

H&F: Я слышал, что имя вам придумал младшей брат вашей бывшей девушки.

К. М.: Ага.

H&F: Мне интересно, общаетесь ли вы? Знаешь ли ты, чем он занимается сейчас?

К. М.: Мы переписываемся в Facebook. Сейчас он, кажется, в Юго-Восточной Азии. Всё ещё занимается искусством. Жив-здоров. Так странно, что ему уже почти 30 лет, а было всего около шести, когда он придумал мне этот псевдоним.