«Модники или кто-то поатмосфернее»: Как я провела вечер в компании подростков с Цветного бульвара

Если вы живёте в Москве, вы их, скорее всего, видели. Если нет, то уж точно видели их во «ВКонтакте». Ребята, как будто удравшие с школьного выпускного на показ Гоши Рубчинского. Стоят целый день возле универмага «Цветной» в ожидании невидимого стритстайл-фотографа — кроссовки из коллабораций adidas и Рафа Симонса, на худой конец — 95-е «эйр-максы» или рваные «вэнсы», базовые футболки Comme des Garçons Play с сердечком на груди, куртки Palace — в 90% случаев они одеты куда наряднее всех нас.

У их любимых пабликов отличные названия: «Фешенебельные знакомства» (там действительно указывают любимые бренды в анкете), «Полизал и ****** [отлично]» (этот в основном для мемов), «Из кожи и меха» (там больше фото). Фоном — умеренный интерес к скейт-культуре, но больше, конечно, к атрибутике; любовь к модному хип-хопу и толерантность к техно-ривайвлу. Неужели именно так представляет себе всех русских подростков Dazed? И почему все-таки они в таком количестве тусуются именно здесь? В общем, я давно хотела подойти и познакомиться. 

Текст: Наташа Федоренко

Фото: Саша Мадемуазель

Насчёт «подойти» — это, конечно, шутка. Отсмотрев десятки страниц «ВКонтакте» и почувствовав старческую боль в 20-летних суставах, я пишу парню с разноцветными кроксами и обилием вещей с вирусным сердечком. Он соглашается, но сразу предупреждает: «Проблема в том, что у нас очень большая компания. Это будет тяжело. Но, если хотите, можно попробовать». Немедленно представляю себя тонущей в океане розовых кепок и лимитированных кроссовок.

Договариваться о встрече мне приходится уже с красивой 16-летней Полиной. Она спрашивает, кого надо позвать — «модников или кого-то атмосфернее». Прошу позвать тех, кого она считает своими друзьями. Она обещает, что будут «душевные и самые непустые». В самый последний момент мы решаем встретиться на фестивале Green Jam, куда привезли прекрасного Эрла и кумира отечественной молодёжи Глеба Голубина. Я ни разу не была в ЦКГ «Правда», так что, выйдя из привокзального метро «Савёловская», прилипаю к компании, страшно похожей на троицу из Dope Рика Фамуйивы — все в каноничных снэпбэках Weezy и Nike Air Force.

Ребята приходят на фестиваль чуть позже, пока их лишь четверо. Худенькая Полина с копной длинных волос, Даниил, до ужаса похожий на Джеймса Франко в пубертате, высокий англосаксонского вида Сёма с заправленными в носки трениками, коренастый Стёпа в разноцветном свитере. Ловлю себя на мысли о том, что цэбэшники больше похожи на героев подростковой комедии, чем на высокомерных модников. Из-за парня, похожего на Франко, не покидает сладкое ощущение, что находишься в сериале Freaks and Geeks.

Они равнодушно осматривают Скриптонита, который дарит стиль со сцены, и тут же предлагают отойти, чтобы подкуриться перед Эрлом Свитшотом. Я отказываюсь, потому что чту заветы родителей и документальных фильмов по НТВ — как известно, от марихуаны до «крокодила» нас отделяет один шаг. Во время грешных дел решаю сразу прояснить, как их тусовку лучше называть. Субкультура, племя, цэбэшники — всё звучит как-то невнятно.

«Цэбэшники, — качает головой Стёпа, — не совсем так. Нам нравится „центровые“. Знаешь, как по-польски будет „центровые“? Sworzeń. Звучит круто, да? Так и напиши. Сложно сразу сказать, что нас объединяет, — увидишь. Какие-то общие интересы: музыка, тусовки, в центре гулять любим. Но не то чтобы мы все из ЦАО, конечно. Полина вот в Выхине живёт».

Поначалу ребята общаются довольно настороженно. Видимо, потому что взяли меня с собой на сеанс подкурки и теперь пытаются представить возможные последствия. Хотя по-нордически суровый Сёма готов рассказать о себе многое сразу: «Мне 16 лет. Тусуюсь уже где-то год. Музыку люблю от техно до грайма. Помогал делать вечеринки Zuluwarrior. Я вообще в кадетский иду с этого года, сам так решил. Во-первых, потому что натусовался, надо организм годик почистить. В кадетском даже курить нельзя — построение, подъём в шесть утра. А во-вторых, там льготное поступление на юрфак МГУ. Короче, даже если поступаешь на платное, но ходил в кадетку, тебе всё оплатят. Правда, ещё два года надо будет отработать по назначению, но меня это не смущает».

На рамках металлоискателей встречаем ещё двоих парней, один из них сдержанно здоровается с компанией. Он с ребятами, как и я, в первый раз. Его зовут Ваня, это сосед и локальный друг одного из Sworzeń. Ваня говорит, что у него своя тусовка, а пришёл он вообще на концерт: «Мы сначала посвят в универе сделали, а потом как-то закрутилось и стали делать обычные вечеринки. Иногда в клубах, бывает, на улице, в квартирах. Музыка разная играет, часто техно. У нас нет никакой секретной рассылки, просто приходят друзья друзей». 

«Мне не очень нравятся посиделки у „Цветного“, я больше люблю просто по центру гулять. Но когда я с этими чуваками, приходится приспосабливаться».

На сцену выходит Эрл Свитшот, и ребята исчезают где-то в первых рядах. Сразу после выступления мы находимся, кроме Эрла им тут никто больше не интересен, решено двигаться дальше. Тем временем в лайнапе подходит очередь к Summer of Haze, а совсем скоро в соседнем «Кругозоре» начнётся афтепати с бесплатным входом. Обидно, но вспоминаю, что я на задании.

«Есть хочу, поехали на Цветной, — говорит Сёма, поправляя кепку Stone Island, — там сейчас народ должен быть. Может, вписку найдём».

По дороге наша компания чудесным образом обрастает новыми людьми. Поддатый парень на каноничном нормкоре, узнав, что я делаю репортаж, радостно выпаливает: «Вот это я понимаю работа! Только вот журналистика умирает». Ему 18 лет, в этом году идёт учиться в ИСАА МГУ на кафедру арабской истории. Хотел поступать на журфак, но решил получить более приличное образование. Мечту оставлять не собирается. Говорю ему, что так даже лучше. Выйдет из универа умным, а в тусовочку попасть всегда успеет. Но спрашиваю, почему всё-таки журналистика умирает.

— Люди отворачиваются от журналистики в том виде, в котором она сейчас существует. Такая метафора, как «зомбоящик», отлично всё объясняет. Нет чего-то посередине. Есть псевдопатриотические каналы, есть ультрарадикальные, радикальные…

— Либеральные?

— Да, конечно, просто я пьян и плохо подбираю слова. Сам я хочу писать о спорте, в частности о ММА. Вижу себя в этой сфере, сейчас ММА поднимается тем более. Из СМИ мне нравится «Спортфакт», хороший портал с отличными журналистами, бывшими спорт-экспрессовцами. Читаю «Медузу», «Лентач», блоги на Sports.ru. Ещё «Чемпионат», я там стажировку проходил. В тусовку пришёл из-за моего лучшего друга, мы в школе вместе учились. Мне не очень нравятся посиделки у «Цветного», я больше люблю просто по центру гулять. Но когда я с этими чуваками, приходится приспосабливаться.

— На фесте понравилось?

— Да, я обожаю Эрла Свитшота. Пять лет где-то слушаю Odd Future, где Tyler, The Creator. Создатель! Тако, Джаспер, Фрэнк Оушен. Эти ребята реально крутые, новое поколение в музыке, — парень практически переходит на восторженный крик, — они завораживают своим... Они вдохновляют нас на то, что можно сделать всё своими руками! Потому что эти ребята были обычными скейтерами!

— А сколько ты выпил?

— Полтора литра пива.

Даниил постоянно улыбается и соглашается с приятелем: «Норм музыка, да. Тебе техно нравится, наверное? Нам тоже. Ходим на него обычно в „Смену“, „Конструктор“, „НИИ“. „Смену“, правда, закрыли, потому что наркоты много было, но мне по ***».

На Данииле мятая футболка с китчевым лого Versace и широкие серые джинсы с бледными принтами. Смеётся, когда спрашиваю его, откуда они, потому что нарисовал сам. «Зачем нам какие-то журналы, чтобы знать, что носить? Как хотим, так и одеваемся. Даже эта футболка. Я бы, правда, хотел в Америку уехать, в Лос-Анджелес. Буду тусоваться, писать рэпчик», — он говорит тихо и медленно, на манер благополучных европейских парней, отказавшихся от капиталистских челленджей в пользу благодатного чилла.

На подходе к Савёловскому вокзалу к нам подлетают ещё две девушки. Настя с короткими светлыми волосами громко говорит, пытаясь перекричать проезжающие мимо машины, и смотрит на меня восторженно-удивлённо, впрочем, как и на всё вокруг. Просит отойти меня от края тротуара и спрятать айпэд, потому что могут украсть. Настя смеётся, когда я говорю, что тусуюсь с ребятами, чтобы сделать текст для FURFUR. « Это что? Собачья еда? Если в поисковик забить, он выдаст собачью еду с таким названием?» Рассказывает, что привыкла к такому вниманию: про неё снимали фильм. А однажды на Даниловском рынке к ней подошёл поэт и попросил рассказать о себе на камеру, а потом стал читать рэп, используя её слова.

— В итоге я испугалась его и убежала, конечно. Кстати, у меня сегодня был последний вступительный экзамен в МАРХИ, так что сегодня я отрываюсь!

— Да она *********** [выпендривается]! ********** [выпендривайся] поменьше, — перебивает её подруга то ли с природным, то ли с наигранным украинским акцентом. — Вот я Полина Зольцман.

— Полина Зольцман — суперзнаменитый инстаграмер, — гордо говорит Настя.

— У меня 50 тысяч подписчиков, а я выкладываю туда всякую *****. Кофе, ноги, фото в зеркале. Людям нравится почему-то.

— Прикинь, нам из-за этого бесплатные билеты дают на всё что хочешь!

Девушки убегают обратно на фестиваль, а мы спускаемся в метро. Стёпа невероятно законопослушно покупает один билет за 50 рублей в автомате. Хотя даже я перелезла бы через железный заборчик. Контролёров не видно вообще. На эскалаторе ребята пытаются решить вопрос со впиской. Полина предлагает ехать к ней:

— Можно ко мне, но в квартире мама, если вас это не смущает. Она не будет против и, в общем, знает, что я курю. Но лучше в падик выйти, когда она заснёт.

— Родители нормально относятся к тому, что вы каждые выходные тусуетесь?

— Не каждые выходные, а каждый день, — улыбается Полина, — у всех по-разному. Кто-то вообще из дома сбегает, а потом в 16 лет беременеет от солиста отстойной панк-группы.

Ребята смеются над этой локальной хохмой и рассказывают, что вообще не хотят отношений или чего-то серьёзного. Слишком много проблем. Задаю тот же вопрос Полине. Она качает головой: «Нет, любовь — это ******* [круто]». 

Когда мы выходим на Цветной, улица кажется совсем пустой по сравнению с дневными часами. Никаких привычных стаек у входа, курящих компаний кавказцев или вышедших на перерыв офисных сотрудников. Но это только кажется. Все люди, которые идут нам навстречу, почему-то оказываются знакомыми. Я несколько раз путаюсь в численном составе своры. Кто-то остаётся, кто-то уходит, не успеваешь махать рукой и запоминать имена. Часть компании сворачивает на переход и сразу уходит в сторону сквера, остальные собираются поесть.

— Пойдём в «Грабли»? Я очень хочу есть, — напоминает Сёма.

— Уже десять часов, они не работают, — говорит Полина. — И телефон дай, мне надо маме написать.

— Всё работает до 11, — говорит какой-то новенький бритый пацан, — там сейчас как раз наши должны быть.

 «Мы с друзьями в какой-то момент на тренировки пять-шесть раз в неделю гоняли, заряженные были. И один чувак такой: погнали в лес. Мы и пошли. Веселились. Было угарно».

В итоге поход в храм российского общепита всё-таки отменяется. Приходится зависать в KFC, ожидая, пока кто-то закончит свой твистер в сырном лаваше, в нерешимости взять себе такой же. Чёртова социальная неловкость! Формально уговорив себя не быть голодной, я пытаюсь сесть за один стол с ребятами, но оказывается, что стулья намертво прикрутили к полу. Очень гуманно со стороны администрации. Слышу, как один из свежеприбывших парней в куртке с нашивкой Stone Island (это мы уже наблюдали) и чёрном поло (а вот это похоже на перегиб) рассказывает про бокс. Прошу поделиться и со мной. Парня зовут Егор.

— Что-то смешное тебе рассказать?

— Нет, про бокс.

— Что-то смешное про бокс?

— Хотя бы так, окей.

— Был у меня, короче, один бой. Его должны были показывать на телеканале «Боец». Думаю, ******* [круто], сейчас выйду на ринг, меня по телику покажут, стану звездой. Но что-то переволновался, видимо. Там уже начинается звуковая дорожка, я выбегаю. *****, ***** [о-го-го], сейчас прыгну! Вроде сто раз уже это делал. Но в этот раз прыгаю и ********* [падаю] прямо на камеру. Понимаю, что надо мной все угорают, даже судьи. Встал и думаю, если сейчас ****** [проиграю], то вообще ****** [позор]. Слава богу, выиграл у того парнишки. Я боксом четыре года занимаюсь, сейчас режим соблюдаю — не пью и не курю.

Егор правда не закуривает, когда мы выходим на улицу. И довольно подробно объясняет, почему любит драться.

— Бокс — это вообще отдельная тема, отличается от любого вида спорта, где всегда можно найти себе оправдания. В боксе, если тебя ********* [побили], ты уже ничего не можешь сказать…

— У вас что тут? Футбольные разговоры? — Сёма вклинивается в проникновенный монолог.

— Не, спортивные разговоры.

— Я тоже спортом занимаюсь. Если около клуба мне кто-то что-то начинает говорить, я ему левой по касательной, знаешь, — медленно изображает хук слева.

Пацаны начинают беспричинно угорать над своим фанатским прошлым и сначала отказываются рассказывать подробно. Мне известна формула: мужчина и минимальная возможность побравировать своей маскулинностью в большинстве случаев равняется 15-минутному скучнейшему рассказу о своих невнятных разборках с каким-то «дерзким мужиком» в баре в Гнездниковском переулке. Но ребята избавляют от всего самого невыносимого:

— Скажем так, — говорит Степа, который не успел запятнать свою биографию околофутбольным разборками, — Егор мне на день рождения подарил футболку группы «Контейнер».

— Это уже что-то интимное пошло! Но вообще мы с друзьями в какой-то момент на тренировки пять-шесть раз в неделю гоняли, заряженные были. И один чувак такой: погнали в лес. Мы и пошли. Веселились. Было угарно, кстати, ****** [очень].

Мы переходим дорогу и приземляемся в сквере прямо напротив универмага. Ближе к ночи здесь всё выглядит гораздо симпатичнее (особенно если вас пугают люди). Ребята рассаживаются на двух больших лавочках. Я заговариваю с незнакомым бритоголовым парнем. Он обращается ко мне исключительно на «вы». Чувствую себя на приёме у идеально вежливого, но всё же чиновника. 

— Меня Саша зовут, на юриста-международника учусь, — чинно рассказывает он, — реально хочу работать по специальности, уже практику в Следственном проходил.

— Отторжения к нашим органам не чувствуешь?

— Просто не надо мыслить шаблонно. Я знаю, какой я человек. Не спорю, что там много гондонов, которые делают свою работу не совсем правильно. Но это не значит, что все такие.

Говорит, что сотрудник Следственного комитета и полицейский — это не одно и то же. А команда, с которой он практику проходил, Саше очень понравилась, потому они реально много работают, отказываясь от личной жизни. Наверное, это последний человек, которого я ожидала встретить, выходя сегодня из дома.

— А почему именно в Следственный, а не куда-то ещё?

— Мне кажется, в нашей стране это лучший вариант.

— Лучший в каком плане?

— Это такое, знаете, своеобразное дворянство. У силовых структур много влияния. Нами реально кланы управляют. В Кремле сейчас силён силовой блок...

Его перебивает очень разговорчивый Егор, чтобы поделиться «клёвой историей» о выборах в Узбекистане после развала СССР, где оппозиционного кандидата приехали избивать прямо на полицейских машинах. Эта история хороша, но никого, кроме меня, особо не интересует. На фоне ребята обсуждают, куда поехать на вписку, кто-то катается на скейте. Спрашиваю Егора, как ему живётся в России 2016-го, которая очень напоминает Узбекистан 1990-х.

— С одной стороны, мне в России нравится. А с другой, вдруг я окажусь таким же кандидатом и меня ******** [побьют], — смеётся Егор. — Мне нравится природа, люди, менталитет. Хотя я не так уж много бывал в других странах, чтобы говорить, что русские самые ******** [лучшие], но всё равно почему-то хочется сказать. В общем, это культура, в которой я вырос, и она мне близка. Вот я ездил на соревнования в Таиланд. Конечно, круто, что у них такое толерантное отношение к секс-меньшинствам, но всё равно непривычно. Например, меня мужики в щёчку на прощание всё время целовали. Культурная особенность, конечно, но всё равно очень странно. У меня есть знакомые нетрадиционной ориентации, но не друзья. Это как с девушкой дружить, всегда отношения могут перейти в другое русло. Можно попасться.

Парни смеются и кивают в знак согласия. К концу дня все остаются без сигарет и передают наполовину раскуренное «Чёрное собрание» по кругу. Саша предлагает «сгонять за сигами», но никто не двигается с места. Предполагаю, что все ждут, когда я уже закончу со своими скучными вопросами. Полина говорит, положив голову на плечо Даниилу:

— Я вот год отучилась на дизайне в лицее при ВШЭ, но решила, что не буду этим заниматься. Очень дурацкая система оценивания творчества, когда только определённый человек ставит тебе оценку за то, что ты сделал. Вот моему куратору вообще ***** [всё равно], ему 50 лет, а он марки долбит.

— Слышала про такое.

— Очень странный чувак. Мне вообще не очень интересно, ни разу не была на уроке 3D-моделирования. Просто приходишь на зачёт и уходишь. Куратор говорит, что, если не хочешь, можешь просто работу в Facebook скинуть и гуляй.

К нам подходят новые люди: высокий парень в белой бейсболке и сером худи, кудрявый светловолосый пацан на скейте и две девушки в монохромно-тёмной одежде — блондинка и брюнетка. Засматриваюсь на то, как переливается хайлайтер на скулах той, что с тёмными волосами (кажется, Юли), пока Полина терпеливо объясняет, как функционирует тусовка.

— Смотри, есть люди, которые здесь уже давно. Они разделились на две тусовки. Одна часть реально каждый день приезжает сюда, тусит в пределах Цветного. А вторая часть — это модники, богатые детки, которые зависают в центре, но и у «Цветного» тоже часто бывают.

— А вы кто?

— А мы где-то рядом, — улыбается чувак в белой кепке.

— Почему именно тут, кстати?

Все качают головой в недоумении, загадочно предположив, что парень с непроизносимой кличкой когда-то кому-то об этом рассказывал. Оказывается, полутора лет достаточно для создания настоящего мифа.

— Меня сюда привёл друг, — пробует вспомнить Полина, — и у нас оказалось много общих знакомых. Мы стали их звать сюда. Пивас попить или ещё что-нибудь поделать. И каждый человек звал кого-то нового. Если я пойду в центр, то обязательно встречу друзей. Эта тусовка реально огромная, о ней очень много ребят в Москве знают. Большинство засирает, конечно. Но и очень многие хотят к нам попасть, но не знают как. Это смешно.

— И как к вам попасть?

— Я не знаю, — смеётся, — влиться в общество! Как в своё время это сделал Гоша, — показывает рукой на темноволосого парня в голубой рубашке с холщовой сумкой, — или как Саня — просто познакомиться.

— А с «люмпенами» и тусовкой Гоши Рубчинского вы связаны как-то?

— Я была в «Люмпене», Саню тоже звали, — говорит Полина, указывая на парня, мечтающего о столе в управлении СК.

— Была?

— Дуня исключила меня из-за того, что я снялась в клипе «Пасош». Наехала, потому что я не спросила у неё разрешения, — Полина разводит руками. — Клип снимали на одной вписке, так что я никак не могла это сделать. Во-первых, я была нетрезвой, а во-вторых, мне было ***** [безразлично]. А потом мне сказали, что Дуня меня исключила, потому что мы похожи. И вроде она до сих пор меня недолюбливает.

«Даже сейчас всё сводится к тому, что мы просто сидим на лавке. Если бы мы сидели в Чертанове сейчас, то было бы не клёво. Просто какие-то чуваки сидят, жахают семки и пьют пиво. Какие-то упыри».

Ребята наконец определяются с локацией вписки. Егор говорит, что можно поехать к нему, но только придётся скинуться на большую пиццу. Дома брат, который диктует свои условия. Егор вызывается показать мне фото с родственником, они близнецы. Говорит, что вместе ходили на первые «Скотобойни», любили тусоваться и габбер.

— Когда мне сказали, кто ты, я подумал, что стану звездой «Фурфура». А потом вспомнил, что уже ей был. Мы с братом были на обложке репортажа со второй «Скотобойни». Одна из наших первых тусовок, кстати. А весь этот движ на ЦБ — довольно клёвая вещь с той стороны, что все находят себе товарищей по общим интересам. Но с другой стороны, это полный ***** [отстой].

— Почему?

— Потому что тем же самым можно было бы заниматься в любом другом месте. Просто друзья погуляли, куда-то сходили. Даже сейчас всё сводится к тому, что мы просто сидим на лавке. Если бы мы сидели в Чертанове сейчас, то было бы не клёво. Просто какие-то чуваки сидят, жахают семки и пьют пиво. Какие-то упыри. А вот те же ребята в хороших шмотках, которые, скажем, пьют крафтовое пиво, — это уже другое…

— Ой, что ****** [болтает]! — вздыхает Полина.

— Ты не согласна? — спрашиваю у неё.

— Я даже его не слушаю, просто про крафт услышала что-то.

— Не, просто никакой деятельности нет, — повторяет Егор.

— Какая может быть деятельность? Вы просто молодые, — говорю я.

— Понятно, что молодые. Это прикольно, когда ты встречаешься со старыми друзьями и тусуешься. Это круто. Но когда это происходит каждый день... Знаешь, делу время, потехе час. Я понимаю, если ты целую неделю ********** [работаешь], а потом расслабляешься в выходные, но тут другое дело.

— А может, человек вообще не должен работать как проклятый? — пытаюсь сдвинуть беседу влево. — Зачем это надо? Может, человек должен кайфовать целыми днями и это нормально?

— Нет, мне кажется, цель существования человека — это какая-то деятельность. А тусовка — это её отсутствие.

— Это скорее имитация деятельности, чем её отсутствие, — поправляет парень в пресловутой белой кепке, чьё имя мне узнать так и не удалось.

Он говорит, что вообще «просто погулять вышел» и редко бывает на Цветном. Но, если бы его спросили, отнёс бы себя к «околоцентровой» тусовке, потому что всех знает. Его имени, как выясняется позже, не знает никто. И вообще мне начинает казаться, что дело не ограничивается только двумя группировками богатых и небогатых, а структура гораздо сложнее:

— Ладно, допустим, у вас все друг друга знают. Вы нормально себя чувствуете, зная, что, если вы с кем-то переспите, об этом узнают вообще все ваши знакомые?

Ребята незло смеются в ответ.

— Знаешь, есть исключения из правил, — смеётся Стёпа, поправляя бейсболку и, видимо, намекая на себя, — когда человек вообще ни с кем не спит. Но вообще всем ***** [всё равно] на это.

— Это похоже на большую семью, — говорит Егор, — ой, ну да, твой братишка опять там что-то натворил. Но он всё равно твой брат, от этого ничего не меняется.

Спрашиваю, кого точно не взяли бы в семью. Ребята говорят, что тех, кто считает себя выше других, и иронично добавляют: «немодных плебеев». Видимо, полагая, что одеваются максимально незамысловато.

— Вичуганы раздражают, — говорит Стёпа.

— Они же вымерли, — вот тут я действительно удивляюсь.

— Да ни ***!

— Честно, я думала, что вы ими были, а потом трансформировались в цэбэшников.

— А-а-а-а-а, блин, есть такое!

— Это как в школе, что ли? Был пятиклассником, а стал шестиклассником, — пытается шутить Егор. — Это, знаешь, как встречаются люди с подворотами. Ты вроде смеёшься, а вроде и сам их носил когда-то.

— Чуваки, у вас тут у большинства подвороты, — пытаюсь возражать.

— Да не, мы про пинроллы, — мне отвечают практически хором.

Почему пинроллы — «это убого», мне пытаются объяснить наперебой, но получается слишком путано. Обвиняют то «плебеев», то школьников, то высоколобых модников, которые вводят моду «на всё это дерьмо». Ловлю себя на мысли о том, что посмеивалась над ребятами с пинроллами ещё до сегодняшнего дня, хотя, что в них плохого, рационально сказать тоже не могу.

Пока я обсуждаю с Егором значение доскеров в их тусовке, ребята рассуждают о том, как будет выглядеть итоговый материал, угорая над малопонятными локальными шутками. Вспоминают «легендарное» десятиминутное видео «Лето на ЦБ».

— Да, там ещё какую-то девчонку пробуют трахать, а она просыпается, — вспоминает кто-то из парней.

— Что-что?! — переспрашивает Полина.

— Вы вроде не похожи на людей, которые способны кого-то спящего изнасиловать, — говорю я.

— Началось! — кричит Стёпа, — текст выйдет под заголовком «Банда насильников из центра, вооружённых самокатом, ворвалась в дом, где спала молодая девушка, и засунула ей самокат в ***** [влагалище]». ******* [отличное] название! Просто ******* [отлично]! А ты это всё так опубликуешь, зачем записываешь?

Объясняю, что по закону обязана хранить запись три года, чтобы можно было отбиваться от исков о клевете. Ребята вспоминают какую-то мерзкую историю с Lifenews, быстро переговариваясь между собой. Спрашиваю, откуда они знают, как работает этот исключительный телеканал.

— У нас кореша в сентябре около «Цветного» порезали, — объясняет Полина, — и Lifenews в репортаже сказали, что друзья его бросили. Всё наврали там.

— Это были нетолерантные ребята, которые обычно ждут меня во дворах, — смеётся Стёпа. — Говорят «привет, Стёпа!» и давай меня ногами ******* [избивать].

— Тебя бьют?

— В прошлом году у меня были дреды, и я выглядел, ну, знаешь, не по-русски. Я еврей, армянин, цыган, белорус. И есть такие ребята, которым это не очень нравится. Рост у меня — как у человека, которого легко от*****ть [побить].. Всемером желательно. Я бегал от них, пытался драться. Заканчивалось тем, что я опять валялся побитым. Это в районе метро «Академическая», если что.

Парни атакуют меня историями, как их «несколько раз чуть не порезали». Но всё это достаточно давние легенды времён расцвета ультраправого уличного движения в Москве, которое соблазняло даже моих одноклассников. Затем пускаются в рассуждения о насилии, в том числе о домашнем.

— Есть у меня знакомая, у которой много насилия в жизни, — рассказывает Егор, — но, дорогая, если ты встречаешься с каким-то левым барыгой, да ещё и изменяешь ему, будь готова, что тебе ***** [лицо] в щепки разнесут. Всегда надо взвешивать риски. Вообще я думаю, надо жениться скоро. Клёво, домой приходишь, а там еда готовая.

— Чувак, мне то же самое мама делает, — смеётся Стёпа.

— Да я шучу, конечно. Но вот у нас самая крутая барыга района недавно ребёнка родила, и я реально почувствовал себя старым. 

— Как вы вообще по веществам?

— Лично я не люблю химию, — отвечает Стёпа, — максимум кислота. А вот фен, порох, колеса — на ***.

— А на рейвы?

— Я на рейвах пью. И курю. Всё. По сути, это самое лучшее сочетание.

— Я отрицательно ко всему отношусь, — говорит Саша, — и здесь, на Цветном бульваре, большая проблема в плане наркотиков. Может, ваша статья поможет как-то. Есть ребята, которым лет по 15, а они марафонят просто неделями.

Все смеются.

— Вышла новая коллекция Гоши — сожрал 20 таблеток — вот она и появилась, — отшучивается Стёпа.

— А что вы о Гоше думаете? — я выдаю самый банальный вопрос из всех возможных в этой ситуации.

— Гоша поднялся, просто потому что знает Филиппа, который придумал сердечко, — говорит Полина.

— Для Запада это какая-то уникальность, а для нас — обыденность, так в 1990-х все ходили, — считает Саша. — Он просто нашу культуру показал, это неплохо, конечно. 

«Вот я, к примеру, против „пакета Яровой“, но совершенно очевидно, что ничего с этим не сделаешь. Сколько там человек на митинг пришли? Тысяча?»

От хвалебных отзывов о популяризации постсоветской культуры все быстро переходят на горячую тему педофилии. Спрашиваю о других русских прорывах последних лет. Говорят, что Фараона и Скриптонита не слушают. А Фараон открыл клауд-рэп-эстетику только «для дебилов», потому что она была и раньше, но только в узких кругах. Стёпа говорит, что, в общем, это хорошо:

— Но мне всё равно не нравится его музыка. Я был на концерте Янг Лина, и там Фараон был на разогреве. Ну ладно, подумал, не так уж и плохо. Он вышел такой, что-то спел, ему все начали кричать, чтобы он на *** пошёл. А я стоял и был недоволен.

— Стёпин друг плюнул ему на ногу, кстати, — говорит кто-то из парней.

— Да, это тоже правда. И он всё это время ходил такой нервный

— Психовал угарно, да. Водой ещё вроде тебя облил, — подтверждает Даниил.

— Водой не обливал. Он подходит к краю сцены, там, где до *** людей, и я там тоже стоял. И он такой смотрит. Отвечаю, он ко мне обратился, потому что я самый маленький по росту. И такой: «Слышь, это ты мне „иди на ***“ кричал?» Я такой: «Э-э-э, ну да». И он такой: «ИДИ НА ***». А потом такой ещё: «Ребята, помните, я — тут, вы — там», — Стёпа изображает жесты Фараона, — и после этого он совершенно перестал мне нравиться как человек. Но я не могу быть на 100 % уверен, что он конченый, потому что я его лично не знаю. Может, это образ такой.

— Мне нравится Яникс, — говорит Полина.

Все согласно гудят.

— Я бы на концик пошёл, — говорит Даниил, — зафлексили бы.

— Яникс умеет *********** [рисоваться], — кивает Саша.

— А что с Канье? — спрашиваю я.

— Мне всё в нём нравится, — говорит Даниил. — Он делает крутую музыку и крутые шмотки. Правда, они стоят до ***, но, может, это для нас только, а в США норм. Он как Раф Симонс. Ещё будет баллотироваться в 2020-м.

— Это как Паук из «Коррозии металла», который хотел в мэры Москвы, — говорит Егор. — Когда маленький был, видел билборд с его лицом.

На парламентские выборы никто из моих новых знакомых точно не пойдёт, хотя многим уже есть 18. Считают, что выиграет «Единая Россия», всё и так понятно. Беседа плавно переходит к покемонам, играют практически все. Говорят, что нравится привязка игры к реальному миру.

— Можно вместе с покемонами закладки поискать, — отшучивается Стёпа.

Спрашиваю про Китай-город и точку паломничества фанатов приложения. Это их не волнует, но зато они много знают о прелестях круглосуточных магазинов с алкоголем неподалёку и о том, что на Китае всё время пьют и весело. Ещё, конечно, говорят про чебуреки около храма Всех Святых на Кулишках. Сравнивают чебуреки на Китае, «Октябрьской» и «Кузнецком Мосту», а потом почему-то резко спрашивают:

— А почему ты не интересуешься, какие книги мы читаем?

— Ну, я думала, это как-то скучно.

— Нет, мы читаем, конечно, — говорит Стёпа.

Рассказывают про «Источник» и «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд, поколение кислотников, шокирующую «Мягкую машину» Берроуза, Ника Макдонелла, биографию Патти Смит, Тургенева, Чехова и Булгакова. Классики нравятся, потому что рассматривают самые базовые вопросы. Спрашиваю, что ребят волнует, если совсем глобально.

— Учиться, — говорит Даниил, — как заставить себя учиться.

— Самореализация, — отвечает Полина, — хочу путешествовать, быть независимой материально, определиться в жизни.

— А страшно?

— Да, очень. Я знаю, что могу чего-то добиться, но могу и всё ******** [испортить] на раз-два. Как ********** [прокололась] с музыкальной школой, с дизайном. Сейчас вопрос стоит с поступлением, и я даже думала переехать в Питер, чтобы поступить там, чтобы не *********** [терять время] здесь. Но потом я понимаю, что у меня очень много знакомых в Питере и опять будет то же самое. Но всё зависит от тебя, всегда можно себя заставить, если осознать, как это важно.

Я говорю, что поеду домой, и ребята тут же поднимаются. Большая часть компании уходит, остаюсь наедине с Сашей. Он попросил телефон, чтобы заказать такси до дома, остальные уже спустились в метро. Решает рассказать мне всё, что думает.

— А я вот вообще не понимаю, что с «Фурфуром» происходит. Раньше было клёвое комьюнити, маркет, какие-то материалы про саморазвитие. А сейчас всё так скатилось. Я с 2012 года слежу.

— Да ладно, в основном писали про тёлок и кроссовки, а сейчас про какие-то более важные вещи.

— Вот если, по-вашему, про кроссовки — неинтересно, то, по-моему, вся эта эстетика протеста — в пустоту. Российскому читателю этого не надо. Это просто какой-то бред. Я даже не понимаю, как на Болотную эти 100 тысяч собрали тогда. И вот я, к примеру, против «пакета Яровой», но совершенно очевидно, что ничего с этим не сделаешь. Сколько там человек на митинг пришли? Тысяча?

— Не ходила, не знаю.

На этом мы очень скомканно прощаемся — мне пора на станцию «Мякинино».