«То, что происходит сейчас — безумие»: Максим Малышев о наркофобии, популизме и общественной пользе

Скажите, до нынешнего «МедиаУдара» подобные проблемы у «Наркофобии» уже случались? 

До этого никаких похожих инцидентов не было. 

Почему сейчас это случилось? 

Могу только догадываться. Но это явно не связано с какими-то особо провокационными или необычными темами — до этого все «Наркофобии» спокойно проходили с тем же содержанием без таких последствий. Наверное, это связано с какими-то личными целями организаторов «Антидилера», в частности, депутата Носова.

«Антидилер» в последнее время действительно активизировался и хватается за медийные поводы — вот недавно Гуфа запрессовали.

Наверное, это связано с тем, что нужно как-то осветить деятельность «Антидилера» и персону депутата Носова (Дмитрий Носов, депутат Госдумы от «ЛДПР». — Прим.ред.) в прессе. Других объяснений я не нахожу, потому что вся эта возня с «Наркофобией» настолько натянутая и непонятная... Они там были, слушали лекцию Тани (Татьяны Волковой, члена рабочей группы фестиваля «МедиаУдар». — Прим. ред.), слушали мою презентацию, никаких действий не последовало. Но почему-то через три дня они раскачались, пришли на никак не связанную с «Наркофобией» сессию и там уже начали смотреть брошюры, а дальше вы знаете. 

Не замечаете, что в последнее время вообще активизировались борцы за «здоровье нации»? «Антидилер», молодчики из «Лев против» ходят по улицам и дерутся с теми, кто спиртные напитки употребляет. 

Не сказал бы, что вся эта активность псевдообщественных движений коснулась наркозависимых только в последнее время. Всё это начиналось давно — были и организация «Город без наркотиков», и какие-то «Наши 2.0», перманентно было это всё. Но меня беспокоит то, что сейчас это стало проецироваться и на другие темы — в случае с «МедиаУдаром» под руку попали медиаактивисты, ЛГБТ-сообщество. 

В последнее время любая защита чьих-либо прав записывается в разряд враждебных прозападных ценностей. Не боитесь, что чем дальше, тем сильнее будет это давление нарастать?

Ну, конечно, боимся. Это не очень нормально, когда люди доносят какие-то свои убеждения такими способами. Это даже не диалог, а игра на публику. Пугает то, что это если не поддерживается в открытую, то, по крайней мере, не осуждается государством.

Как вообще меняется государственная наркополитика в последние годы? Ужесточается или, может, на фоне других проблем просто стагнирует? 

Она уже не ужесточается, а просто впадает в маразм. Показательны выступления Иванова (Виктор Иванов — директор Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков. — Прим. ред.) — нагнетание истерии, даже выработался у них какой-то собственный словарь — наркоугроза, наркоцунами, героиновый вал. Последние несколько лет политика, которую проводит ФСКН, скатилась в чистый популизм, выбивание финансирования и попытки контролировать всё новые и новые сферы.

По-вашему, это всё-таки больше новая часть консервативной истерии или прагматическое желание получить высокий бюджет? 

Сошлось всё вместе, но эта стратегия ФСКН наблюдалась и до крымских событий, гораздо раньше. Западофобия просто оказалась в тему. Мне кажется, этому органу просто хочется контролировать всё больше и больше, получать всё больше и больше денег, возможностей, власти. 

А на самом деле количество инъекционных наркоманов в России растёт или падает?

Нужно сразу оговориться, я не исследователь, и всё, что я говорю, основано на личном опыте работы и опыте работы дружественных организаций. На мой взгляд, инъекционная наркомания не растёт, никакого наркоцунами нет. Во многих регионах я вижу увеличение доли употребления синтетических наркотиков — тех же «солей». 

Очень многие регионы именно из-за перекрытия героинового канала стали заполняться синтетикой. Свято место пусто не бывает. Процент людей, употребляющих наркотики, остаётся одним и тем же на протяжении последних лет. Этим людям нужно употреблять наркотики, и в случае дефицита они просто заменяют одни другими. То, что рынок заполнился новыми неизвестными наркотиками, — заслуга ФСКН, результат этих нарковойн. И я бы сказал, что всё стало хуже.

То есть эти синтетические заменители опаснее?

Раньше люди, я не побоюсь этого слова, десятилетиями употребляли героин без сильного ухудшения здоровья, а сейчас «соли» приводят к каким-то плохо излечимым последствиям в течение нескольких месяцев. 

Если ФСКН так эффективно одолел героиновый канал, то почему то же самое не проделают с этими заменителями?

Избегу конспирологических теорий. Точного ответа у меня нет, но их сложнее контролировать, концентрация новых наркотиков намного выше, их проще перевозить и распространять. 

Не так давно представитель Национального антинаркотического союза объявил о создании социальной сети для наркозависимых. Как вы относитесь к такой идее? 

Идеи какой-то всеобщей реабилитации наркозависимых, о которых в унисон говорят как в ФСКН, так и в антинаркотическом союзе или среди отечественных наркологов, меня немножко пугают. Пугают своей неэффективностью и тем, что служат основанием для огромной траты денег. Сначала ФСКН запросил сколько-то миллиардов на программу всеобщей российской реабилитации, как обычно господин Иванов приводил в своей истерической манере какие-то странные цифры про миллионы наркозависимых.

Есть статистика — 80% наркозависимых продолжают употреблять наркотики даже при хорошей реабилитации. Под хорошей реабилитацией я подразумеваю качественный детокс, которого в наших клиниках нет вообще, поддержку и последующую социализацию. У нас сейчас проводится детоксикация на уровне карательной психиатрии 1960-х — аминазин, галоперидол. Про поддержку и социализацию сегодня речи нет вообще. Но даже если бы все эти компоненты соответствовали мировым стандартам, то 80%, ну ладно — 70%, после нее продолжили бы употреблять наркотики. Это я не к тому, что реабилитация — это плохо, а к тому, что нужно быть реалистами и не думать, что мы можем вылечить всех потребителей. 

Это какое-то лобби. Все просят выделения огромных государственных денег на эти реабилитационные программы, заявляя, что это наше ноу-хау, какой-то наш российский метод. «Вот вы все говорите про метадон, про заместительную терапию, а наркопотребителей нужно спасать». Недавно Иванов заявил о том, что заместительная терапия — это те же наркотики, а мы, россияне, люди не такие, мы не будем ставить на людях крест, и всё такое. Я не понимаю этого противопоставления реабилитации и заместительной терапии. Должно быть и то, и другое, и третье, и ещё много чего. Может, человек никак не может отказаться от употребления наркотиков, тогда ему не нужна реабилитация, его нужно научить как-то контролировать употребление и быть более социальным. 

То есть, по сути, невозможно просто взять и избавить каждого наркозависимого от болезни? 

Да, такая возможность — это миф. Химера, специально продвигаемая лоббистами реабилитационного подхода, которые хотят получать огромные деньги из государственного бюджета. Конечно, доступная,качественная и бесплатная реабилитация это прекрасно,но нельзя полностью замыкатся на этом.

А вы не думаете, что заместительные программы, как и сексуальное образование, например, в России невозможны по причине какого-то идеологического блока на «социальное зло»? Наркоманов у нас нет, секса у нас нет, мы не такие — в этой атмосфере чиновники как будто просто не могу открыть форточку и снять это отрицание в какой-либо сфере.

Это философский вопрос — непонятно, что здесь первично. То ли действительно эта концептуальная надстройка, непризнание права человека на удовольствие, возможность распоряжаться своим телом, то ли просто лоббистские интересы, то ли вообще просто некомпетентность. Более года назад градус маразма начал крепчать — стали говорить о том, что программы заместительной терапии — это ерунда, ВОЗ нам не указ, у нас свои методы, особый путь, духовные скрепы. 

В течение этого времени я постоянно задаю себе вопрос: что движет всеми этими людьми — Стебенковой (Людмила Стебенкова, депутат Мосгордумы. — Прим. ред.), Железняком (Сергей Железняк, депутат Госдумы от ЕР. — Прим. ред.), Мазусом (Алексей Мазус, руководитель МГЦ СПИД. — Прим. ред.), Ивановым? То ли деньги, то ли влияние, то ли абсолютная некомпетентность. Иногда почитаешь их заявления —и волосы дыбом встают, хотя вроде бы они должны разбираться в вопросах наркозависимости и ВИЧ-инфекции. То ли эти люди настолько циничны, что в своих интересах ведут себя так. Не могу ответить на этот вопрос, потому что мне страшно давать себе этот ответ. Если это действительно настолько циничные и лицемерные люди, то они реально преступники — из-за них погибают тысячи наркозависимых, тысячи заражаются ВИЧ, тысячи гниют в тюрьмах. Если речь о некомпетентности, то преступники ещё и те, кто назначил их на эти должности. В моей голове просто не укладывается, как можно верить в то, что они говорят, как можно такое вообще говорить. И не только говорить, но и агрессивно продвигать.

Мне непонятно, почему всё это основывается на какой-то идеологии, популизме. Ведь основываться всё должно на доказательной медицине. Да даже на элементарном экономическом расчёте: вот это для общества выгодно, а это — нет. Зачем нам тратить деньги на какую-то ерунду — например, на заявления Брюна (Евгений Брюн, главный психиатр-нарколог Минздрава России. — Прим. ред.) о том, что надо всех школьников и студентов тестировать, хотя всем понятно, что Брюн и есть лоббист производителей этих тестов. Никакой наркологической помощи он при этом предложить не может. Довлеет популизм, лоббизм, а здравого смысла нет.

Насколько вообще наркозависимые, если говорить об инъекционных, способны интегрироваться в общество? Что нужно для этого делать? 

Нужно признать, что наркозависимость — это хроническое, неизлечимое заболевание. И для достаточно большого процента наркозависимых нужно говорить не о полном выздоровлении, а о том, как снизить вред от употребления наркотиков. Для тех, кто не может отказаться от наркотиков, это заместительная терапия. Второе — это низкопороговые центры, раздача шприцев, социальная работа, тестирование, консультирование. Третье — это декриминализация употребления наркотиков. То, что произошло в Португалии и происходит в других странах мира, к чему сейчас призывают очень-очень многие. Но, конечно же, наряду с этим должны быть доступны качественные программы детоксикации,реабилитации и последующей социальной поддержки.

Нужно понимать, что определённый процент потребителей наркотиков уже настолько асоциален, что вернуть им прежние навыки жизни в обществе нет возможности. И тут нужно говорить о том, что менее вредно для общества. Что менее вредно — то, что он будет воровать, чтобы купить себе уличный героин, или будет получать раз в день метадон, бупренорфин, который стоит копейки? Где здесь польза для общества?

Всё это деньги — то, что полиция расследует какие-то хищения в «Ашане», ФСКН борется с наркозависимыми, которые из пяти купленных граммов четыре продают, чтобы купить снова, несчастный наркоман сидит в тюрьме пять, шесть лет, всё это время мы его кормим, сторожим. Через шесть лет он выйдет оттуда психическим инвалидом — он не станет здоровым человеком. Единственное, что он умеет делать, — употреблять наркотики. Разница будет лишь в том, что в тюрьме он научится как-то более беспалевно их покупать и перепродавать. В ситуации с заместительной терапией у него хотя бы есть шанс — пополучает он её года три-четыре и, может, настолько социализируется, что подумает: «Блин, а может, мне попробовать уже без метадона?» У меня есть несколько друзей, которые с помощью заместительной терапии успешно бросили. Тут нужно не сердцем думать, а головой и взвешивать, где больше польза для общества и для самого человека. То, что происходит сейчас — безумие.

Насколько успешно показала себя заместительная терапия в соседних постсоветских странах? 

Самый яркий пример — Белоруссия. Никакой авторитаризм там не мешает поддержке заместительной терапии и программ снижения вреда, причём эти программы потихоньку переходят на государственное финансирование. Хотя практически все страны, за исключением России и Туркменистана, приняли заместительную терапию.

Существуют ли действительно какие-то сообщества наркозависимых? 

Потребители наркотиков общаются на разных уровнях — от соцсетей и форумов (типа известного DrugUsers) до каких-то официальных объединений вроде той же «Евразийской сети людей, употребляющих наркотики», где я состою. В то же время фонд имени Андрея Рылькова каждый день, пять раз в неделю, выходит на улицы Москвы и занимается социальной работой с наркопотребителями.

Некоторые люди, которые не знакомы с особенностями такой работы, очень часто восклицают: «Как же так, вы вечером выходите и вот прямо к наркоманам?! Они же на всё способны за дозу!» Я слышу это и улыбаюсь, потому что мы работаем с 2009 года и за всё это время видим только благодарность и взаимопомощь. Люди подходят, берут чистые шприцы для своих друзей, рассказывают о том, что у кого-то большие трофические язвы, спрашивают, какие мази могут помочь.

В последнее время мы раздаём налоксон — это средство передозировок. Люди постоянно нас благодарят: «Ой, слушайте, спасибо, вчера я спас Васю, он дознулся, я этим налоксоном спас его, спасибо вам огромное!» Мы считали: за прошлый год этих спасённых жизней было 224 штуки. Это прямо чудо какое-то. Есть сообщество, и в нём есть взаимопомощь, поддержка и все те вещи, в которых ему отказывают стереотипы.