Дом, милый дом: Как норвежские тюрьмы стали примером для всего мира

Пенитенциарная система — одна из главных нерешённых проблем нового времени в развитых странах, пускай говорят и пишут о ней реже, чем об ущемлении прав женщин или полицейском насилии против расовых меньшинств. Бум тюремных драм, обличающих скотское отношение системы к заключённым и скотские отношения между самими заключёнными, пришёлся на вторую половину ХХ века, с тех пор в декорациях казённого дома снимают всё чаще комедии или даже истории успеха. Но проблема не только никуда не исчезла, но и ещё сильнее напомнила о себе в разгар мирового экономического кризиса 2009 года, когда стало ясно, что 75 миллиардов долларов в год, которые власти США тратят на содержание более двух миллионов своих сограждан за решёткой, — неприлично высокая сумма, особенно с учётом того, что половина преступников, выйдя на волю, вновь нарушат закон. 

Фильмы не врут — даже в американских тюрьмах, где заключённым выдают красивую оранжевую форму и смертникам положены обеды мечты перед казнью, процветают касты и кланы, изнасилованиям подвергаются более 200 тысяч человек в год, а надзиратели преступно превышают свои полномочия. Как обстоят дела в России, где отметка смертей в колониях вплотную приблизилась к 4000 в год, можно легко представить из рассказов заключённых, которые от невыносимых условий регулярно решаются на бунты и самоубийства. Пытки, издевательства, показное унижение и вымогательство денег — такая же интегральная часть российской тюремной действительности, как плохое питание, отсутствие необходимой медицинской помощи и антисанитария. Можно ли в таких условиях раскаяться, глубоко познать свою человеческую природу и воспылать эмпатией к другим людям — вопрос риторический. 

Несколько лет назад мировые СМИ в унисон пели дифирамбы норвежской пенитенциарной системе — журналисты ездили в скандинавскую страну за репортажем, а правозащитники — за ценным опытом. Как это вообще часто случается с Норвегией и её ближайшими соседями, страна показала всему миру, что жить можно хорошо и даже лучше всех в мире. Даже в тюрьме. Не обошлось, конечно, и без ядовитых выпадов, особенно со стороны граждан сверхдержав, где сама мысль о благотворительности и пиетете по отношению к оступившимся членам общества считается почти кощунством — наши соотечественники и американцы громко возмущались тому, как это убивший 77 человек Андреас Брейвик может отбывать своё 21-летнее наказание в камере с тремя комнатами и компьютером.

Норвежская пенитенциарная система базируется на принципах реституционного правосудия. Вместо того чтобы демонстративно наказывать преступника, здесь стараются минимизировать последствия нанесённого им ущерба и риски будущих преступлений. Не надломить и усмирить делинквента, а сделать всё возможное для того, чтобы безболезненно вернуть его в общество. Как сказал клинический психолог по образованию и начальник тюрьмы по должности Арне Вилсон: «В законе не прописано, что тюрьма должна быть ужасным местом, в котором ты будешь страдать. Главное и единственное наказание заключается в том, что ты потерял свою свободу. Если мы будем относиться к людям в тюрьме как к животным, то они и будут вести себя как животные».

Поэтому, например, в тюрьме Бастой, начальником которой и является Вилсон, заключённые и надзиратели работают вместе на экоферме, катаются на лошадях и лыжах и играют в теннис. В другой норвежской тюрьме, Хальден, есть собственная звуковая студия, кулинарные курсы и отдельный дом для ночёвки с приехавшими родными. Внутренние стены тюрьмы в своё время поручили оформить всемирно известному граффитчику Долку Лундгрену. На окна камер принципиально не ставят решёток, а охранникам не выдают не только оружия, но даже наручников. Попыток бунта или побега зафиксировано пока ни разу не было.

Да и стоит ли бежать, когда в камере есть душ, телевизор и мини-холодильник, а начальство предоставляет не только оплачиваемую работу, но и возможность получить высшее или среднее техническое образование. В зависимости от тюрьмы, тяжести правонарушений и психологического состояния заключённые могут даже посещать курсы или подрабатывать в городе, а в последние полгода своего срока переезжать в специальные дома (half-way houses) без серьёзных ограждений, где их будут готовить к финальному выходу в свет. Особая практика — открытые тюрьмы, больше напоминающие крупные фермы, где теоретически ничто не удерживает многие десятки сидельцев от возможности взять и уйти. Норвежцы разделили свою пенитенциарную систему на множество (50, если быть точным) небольших тюрем, стараясь, чтобы количество заключённых не превышало 100 человек на тюрьму и каждый отбывал своё наказание поближе к родным местам. 

Работает ли скандинавская система (вслед за Норвегией схожие методики приняли на вооружение в Швеции и Финляндии)? Скорее да, чем нет. В самой Норвегии один из самых низких в мире уровней рецидивизма — всего 20%. В Дании, Финляндии и Швеции отметка повыше и составляет около 30%, но это объяснимо, ведь, даже используя те же инструменты, что и сосед, эти страны пока не догнали богатую нефтью Норвегию по уровню расходов на содержание одного заключённого — там они составляют порядка 200 евро в день. В России — около 90 рублей.

Как и многие другие поразительные аспекты скандинавского общественного устройства, пенитенциарная система Норвегии вряд ли может быть полностью экспортирована. При населении в 5 миллионов человек в норвежских тюрьмах находятся чуть менее 4000 человек. В пересчёте на общепринятую единицу измерения тюремного населения это около 75 заключённых на 100 тысяч населения — ничтожная цифра. В США эта цифра в десять раз больше — 715 человек на 100 тысяч, в России — 475. Скандинавские страны являются мировыми лидерами по преодолению имущественного неравенства, к тому же они до сих пор сохраняют внушительную этническую гомогенность. Таким образом, как заметил в своё время один из главных вдохновителей и популяризаторов скандинавской тюремной модели Нильс Кристи, население не воспринимает тюрьмы как «места отдалённые», куда уж точно не может попасть порядочный человек. Сведённая к минимуму социально-экономическая дистанция препятствует «расчеловечиванию» — скандинавы относятся к нарушителям закона как к оступившимся, а не навсегда изгнанным из стаи. 

В России, где сложно найти человека, не знакомого с культурными кодами тюремного мира, отношение к зэкам парадоксальным образом остаётся скорее сдержанно негативным. Притом что 42% россиян считают издевательства над заключёнными обычной практикой, лишь 32% считают, что условия тюремной жизни нуждаются в улучшении; 53% считают, что заключённым не должны быть доступны мобильный телефон и компьютер, 68% против того, чтобы зэки имели выход в интернет. 

Но даже если норвежский эксперимент затруднительно повторить, им, по крайней мере, можно вдохновиться. В последние годы в США и Великобритании всё чаще задумываются о масштабных тюремных реформах, уже начались локальные перемены: консерваторы исходят из экономических соображений и ратуют по крайней мере за сокращение сроков и смягчение наказаний по ненасильственным преступлениям; в Орегоне после проведённой реформы уровень рецидивизма уже снизился практически до норвежского (22%); в Филадельфии и Калифорнии заключённым раздают планшеты и стимулируют создание стартап-инкубаторов. В Великобритании появились женские тюрьмы по норвежскому образцу, в Германии и Нидерландах это произошло ещё раньше. Пока что, как это обычно случается, гуманизация со Скандинавского полуострова движется в основном на запад. Но, возможно, когда-нибудь мы увидим и российских зэков за уроками кодинга. Правда, сначала всё-таки придётся построить общество, в котором не всем на всех наплевать.

Фото: «Википедия»