На прошлой неделе представители испанской Народной партии (занимает большинство мест в кортесах) решили немного сыграть в КНДР и предложили запретить мемы, которые «оскорбляют, содержат угрозу жизни или обвиняют человека в совершении преступления». В первую очередь обеспокоенность депутатов вызывает обилие таких мемов про их лидера, премьер-министра Мариано Рахоя. Соответствующий законопроект уже представлен конгрессу, то есть нижней палате Генеральных кортесов.

Обладают ли мемы настолько мощным деструктивным потенциалом, чтобы вгонять в страх даже европейские демократии? Можно ли отставить ненавистного премьер-министра с помощью шуточек в интернете? Мы спросили об этом психолога и редакторов философского журнала «Логос».

Текст: Марыся Пророкова

Почему политики боятся мемов?. Изображение № 1.

Яков Охонько

кандидат юридических наук, журнал «Логос»

Надо понимать, что тема мемов неразрывно связана с таким явлением, как троллинг. Мы живём в эпоху постиронии, когда модус высказывания — политического, вкусового и так далее — не просто не эксплицируется, но зачастую остаётся непрояснённым для самого говорящего. Вы шутите, когда хотите сказать что-то для себя важное; вы серьёзничаете, чтобы пошутить; вы делаете вид, что обижены, чтобы скрыть свою обиду; вы пытаетесь выдать ложь за правду, правду — за вымысел, а вымысел — за факт. Мы все неизбежно теряемся в этом умножении регистров, и конечную прагматику высказывания зачастую определяет результат, а не намерения говорящего. «Вы сказали, что едете в Херсон, чтобы я подумал, что вы едете в Николаев, хотя на самом деле вы едете в Херсон. Так зачем же вы врёте?»

За обсуждением мемов и попытками найти на них управу угадывается стремление зайти на поле троллинга с чёрного хода — затеять метаразговор о жанре, чтобы обосноваться в нём в отсутствие других поводов стать частью культуры мемов. Красноречивее всего эту ситуацию иллюстрирует, разумеется, самое громкое событие последних дней — победа в президентской гонке в США главного кандидата от партии троллинга Дональда Трампа. Трамп — человек, создающий мемы, говорящий мемами, едва ли мемом не являющийся (ходят слухи, что он всё же существует как физическое тело; должно быть, врут). Его соперница Хиллари Клинтон лезла из кожи вон, чтобы тоже прописаться в троллинговой культуре и приобрести хоть крупицу той сетевой виральности, которую источает Трамп. Она натужно шутила, использовала слово «покемон», привлекала в союзники разных других героев мемов — всё впустую. Ни стать мемом, ни использовать мемы, чтобы открыть портал в овальный кабинет, ей не удалось.

Так что членам испанской Народной партии можно лишь сказать: «Хорошая попытка, парни. Но нет».

 

Владимир Майков

кандидат философских наук, завкафедрой трансперсональной психологии Московского института психоанализа 

Главной претензией правительств к мемам является то, что они якобы оскорбляют человеческое достоинство и являются косвенным обвинением в преступлениях. В свою очередь, противники контроля над мемами со стороны государства настаивают на том, что ущемляется их свобода. Что это значит? Смех во все эпохи был мощнейшим политическим оружием — об этом писал Бахтин в работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса», об этом говорил Лихачёв в книге «Смех в Древней Руси». С помощью смеха в эпохи более суровые, нежели наша, осуществлялась критика — в такие эпохи, когда лишь под маской иронии возможно было высказать то, что напрямую высказывать было опасно. Но ирония всегда интенциональна: она имеет свой объект — «дурака». Дети в цирке смеются над клоуном, потому что, созерцая его дурачества, они чувствуют себя умнее. И этот аспект нельзя обойти вниманием: смех зачастую воспринимается как агрессия, потому что так или иначе несёт в себе критику, особенно в таких «всенародных» формах, как мем. 

Вячеслав Данилов

кандидат философских наук, преподаватель философского факультета МГУ 

Через десять дней после победы революции Ленин, отвечая на запрос эсеров, писал: «Живое творчество масс — вот основной фактор новой общественности. Пусть рабочие берутся за создание рабочего контроля на своих фабриках и заводах, пусть снабжают они фабрикатами деревню, обменивают их на хлеб. Ни одно изделие, ни один фунт хлеба не должен находиться вне учёта, ибо социализм — это прежде всего учёт. Социализм не создаётся по указам сверху. Его духу чужд казённо-бюрократический автоматизм; социализм живой, творческий, есть создание самих народных масс». Поразительное, немыслимое для современной политики совмещение в одном фрагменте апелляций к свободе творчества и тотальному учёту.

Из этого короткого фрагмента мемами в гигантское количество публикаций, баннеров и барельефов разошлись цитаты про социализм как учёт и социализм как живое творчество масс. Кажется, они никогда далее не пересекались — трудно представить, чтобы в украшенной словами вождя мирового пролетариата про учёт бухгалтерии завода вспоминали о свободе, как и на съезде профсоюзов и передовиков под тарахтенье про живое творчество масс говорили про учёт. Но политическая меметика, искусство, которым ещё до его изобретения владел Ильич, кажется, в состоянии объединить необъединимое: изобретение и распространение мемов — что это, как не живое творчество масс, медиасоциализм? И что это, как не учёт — учёт каждой ошибки власти имущих, каждой их глупости и каждой подлости? Материалистическая диалектика совпадений, таким образом, видит в политической мемотехнике важнейший инструмент классовой борьбы. Власть буржуазии боится мемов, потому что мемы выставляют её на посмешище. Перед властью того, что сильнее любой власти. Запрещать мемы — что может быть более смехотворно? Мемы устанавливают новый тип правления — власть смеха. Власть социалистическую, поскольку только реальный социализм смог совершить невозможное — отменить сам себя. Точно так же как отменяет себя власть смеха. Ибо она и есть насмешка над властью. 

Изображения: «Википедия»