Идеал «прекрасномудрого человека» проходит красной нитью сквозь всю античную мысль от этического рационализма Сократа до стоиков, для которых мир есть порядок и, следовательно, любое познание является путём к мировой гармонии и созиданию.

В тождестве интеллекта и морали был уверен и Кант, для которого моральная жизнь всегда связана с разумностью и чей категорический императив в определённой степени является уважением к рациональному укладу вещей.

В эпоху Просвещения этот вопрос стал предметом спора между Вольтером и Руссо: первый предлагал знания как панацею от невежества, страха и предрассудков, ведущих к агрессии и озлобленности, второй же отстаивал образ «благородного дикаря» — наделённого природной чистотой и добротой человека, неиспорченного избыточной информацией и далёкого от пороков цивилизации. 

Последние несколько столетий ещё дальше увели человечество от определённого ответа: рационалистский этос модерна дошёл до концлагерей и ядерной бомбы, а в обывательском сознании постсоветского человека ум стал ассоциироваться с очищенной от этических принципов расчётливостью и деловой хваткой. Так будет ли умственно развитый человек действительно добрее не столь развитого? Ведёт ли высокий интеллект к правильным поступкам или, наоборот, отвергает общественную мораль?

Текст: Марыся Пророкова 

 

 

Ведёт ли высокий интеллект к правильным поступкам или,
наоборот, отвергает общественную мораль?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Михаил Морозов

инженерный психолог-исследователь, МГУ 

Связи нет ни прямой, ни опосредованной. Доброта как свойство личности до сих пор не была описана достаточно подробно, чтобы построить какую-либо шкалу для оценки людей. Слишком много факторов влияет на представления человека о добре и зле. Тут и эффективность стратегии поведения, и подражание сверстникам, и воспитание, и условия жизни... Но для ответа на вопрос нам даже не нужно работающее определение доброты, достаточно понимать, что доброта — это характеристика поведения, особый человеческий способ проявлять себя. Одно это свойство доброты отделяет её от интеллекта высокой стеной.

У термина «интеллект» в психологии довольно богатая история. Сейчас наиболее общее определение, с которым согласны большинство теоретиков и практиков, звучит так: интеллект — это умение решать задачи. В жизни мы сталкиваемся с самыми разными задачами, поэтому большинство тестов интеллекта (тест Векслера, ТИПС) состоят из многих блоков: на общую эрудицию, арифметику, лексику, невербальную и вербальную логику, пространственное мышление. Разнообразие заданий позволяет адекватно сравнить людей одной культуры и одного возраста между собой по умению решать задачи.

Особняком стоит социальный интеллект: с его помощью оценивают способности к взаимодействию с другими людьми, интерпретации и предсказанию их поведения. Человек с развитым социальным интеллектом способен быстро сообразить, что происходит между людьми в конкретной ситуации, что имел в виду его собеседник, какие слова лучше использовать, чтобы он понял ответ, и какой на этот ответ будет реакция. Эмоциональный интеллект — то же самое, но об эмоциональном состоянии людей, своём в том числе.

И тут становится очевидной стена между добротой и любым из видов интеллекта: все они показывают умения человека, его способности. Но ни один коэффициент интеллекта не позволяет предсказать, для каких целей эти способности будут использованы, что человеку важно, на что он согласен тратить время и силы. Рано или поздно бытовое представление о доброте получит аналог в психологии, но в области мотивации, характера или личности в целом. К интеллекту же доброта отношения не имеет.

 

Валерия Шелест

социальный психолог,
преподаватель Первого МГМУ
имени И. М. Сеченова 

Вопрос довольно любопытный, поскольку может показаться, что есть прямая зависимость между уровнем интеллекта и тем, выполняет ли человек моральные нормы. Начала бы я с того, что мораль как таковая — это исключительно изобретение человека, необходимое для сохранения своей группы, и создана она довольно давно, когда не было, скажем, никаких гарантий безопасности со стороны государства и людям требовалось сохранить себя от уничтожения собственными силами. Отсюда и сложились представления о том, что хорошо и плохо, правильно и неправильно, поддерживаемые именно самой группой, а не какими-то внешними силами. 

То есть нужна она всё-таки не отдельным людям, а группам и обществу в целом. К тому же держится мораль исключительно на силе общественного мнения и осуждении или поддержке со стороны группы, таким образом, ничего, помимо оценки своих действий как соответствующих или не соответствующих морали, человек не получает. 

Что касается интеллекта, то самое общее и, пожалуй, наиболее разумное его определение сводится к умению решать задачи разного рода, в том числе связанные с взаимодействием между людьми. Поэтому, вероятно, человек, способный легко справляться с разными жизненными задачами в силу развитого интеллекта, должен понимать, зачем существуют те или иные ограничения, основанные на морали. Однако моральные нормы поддерживают и выполняют и те, кто не столь успешен в разных жизненных сферах. Так что моральные нормы могут быть соблюдены людьми вне зависимости от уровня их интеллекта (другое дело, что причины этого могут несколько отличаться). Если подытожить, то связь между интеллектом мне видится очень сомнительной и моральные качества человека совсем не обязательно определяются уровнем интеллекта. 

Психология свободы: Существует ли связь между моралью и интеллектом? . Изображение № 1.

Ольга Зубец

кандидат философских наук,
сотрудник сектора этики
Института философии РАН 

Мне сложно ответить на этот вопрос, так как многое зависит от того, как понимать интеллектуальное развитие: идёт ли речь о познавательной деятельности и о сопряжённых с ней качествах ума, таких как память, тонкость, проницательность, способность методично и доказательно мыслить и так далее, или о мышлении как свободной деятельности, которая нацелена не на обслуживание интересов и облегчение жизни, а на постижение самого смысла человеческого существования и его предельных возможностей. Не углубляясь в этот вопрос, выскажу лишь одно соображение, которое мне кажется важным. 

Я понимаю мораль как способ субъектного существования человека, и не просто как одну из форм субъектности наряду с другими, а субъектное бытие как таковое, когда человек возводит начало поступка к себе в абсолютном смысле, считает его своим или, что то же самое, себя полностью ответственным за него. В таком случае интеллектуальная деятельность во всех её формах является в пространстве морали таким же поступком, как и действие, слово, чувство. Быть поступком означает быть моим, бытием меня как самого себя. Именно потому что мысль в качестве моей является поступком, я могу ужаснуться ей, отвергнуть её исключительно по моральным соображениям, даже если она полностью удовлетворяет критериям истины, логики, актуальности и т. п. Моральный субъект не мыслит о фактах мира, но задаёт мир своим поступком, то есть в том числе и мышлением. Поэтому он может «сделать бывшее небывшим» (чего жаждал Лев Шестов), лишить санкции на бытие даже то, что с точки зрения познания является фактом. Для морального субъекта Аушвиц есть не эмпирический факт, имеющий множество причин, укоренённый в эмпирическом бытии, но радикальное зло, то, чего не должно быть, что не принадлежит человеческому миру, что ничтожится, а не изучается. А в силу того, что рациональность, просвещенческий культ разума, науки не предотвратили Аушвиц, не исключили его возможность, но, наоборот, стали его соучастниками (о чём пишет Зигмунт Бауман в «Актуальности холокоста») — в силу этого предельной мыслью-поступком является отказ рациональному мышлению в праве рассматривать вопрос об убийстве человека, выведение этого вопроса из сферы человеческой компетенции, принятие абсолютности запрета на убийство как условия своего существования в качестве интеллектуального существа.  

 

Если разум обслуживает нужды эмпирической жизни, он всегда найдёт обоснование для насилия, для убийства — конечно же, апеллируя для этого к благой цели.

 

Отвергнуть Аушвиц морально как то, чего не должно быть, — значит отвергнуть его как то, что невозможно помыслить. Это значит отвергнуть саму мысль об убийстве, понимая, что мысль об убийстве невозможна, ибо она уже есть убийство мысли. Если разум обслуживает нужды эмпирической жизни (повседневно-практические или научные), он всегда найдёт обоснование для насилия, для убийства — конечно же, апеллируя для этого к благой цели. Это и значит, что моральный вопрос нельзя доверить такому разуму, нельзя сделать предметом рационального рассмотрения: сам моральный запрет на убийство предшествует любой разумности, является её чистым началом, условием самой её возможности. То есть связь, которую я могла бы признать долженствующей, заключается в том, что интеллектуальное развитие, если понимать под ним умение рационально обслуживать своё эмпирическое существование, в том числе и познавать, не выводит человека за пределы человеческого тогда, когда ему предшествует абсолютный моральный запрет на убийство. 

Если же интеллектуальное развитие понимать только как стремление к истине, порвавшее с приоритетом своей ценностной основы, оно вполне может обернуться и часто в жизни оборачивается соучастником и источником зла. Приведу такой пример. Нацистское министерство не могло определиться с тем, являются ли караимы евреями, то есть должны ли и они быть уничтожены: на этот счёт существовали различные теории, а уничтожение людей нацисты осуществляли продуманно, с привлечением последних достижений и науки и техники. Министерство обратилось за экспертным заключением к трём профессорам, которые отстаивали именно еврейское происхождение караимов и критиковали хазарскую теорию. Но все они написали, что караимы произошли от хазар. Возможно, благодаря этим трём заключениям караимы были объявлены неевреями и уцелели. Все три историка погибли в гетто. Можете ли вы сказать, что они предали идеалы научной истины? 

Достижения интеллектуального развития человека как выражения его эмпирического существования (биологического, социального, психологического), как средства познания и общения, хранилища знания, инструмента целерациональных действий могут обернуться пустотой в оптике морали, то есть в качестве моего поступка. Михаилу Бахтину принадлежит важнейшая идея, что от содержания нормы (и вообще от содержания знания) нет перехода к индивидуальному (то есть к моему) поступку. Поступок не есть вывод из знания, не есть результат интеллектуального усилия, он совершается в силу моего решения и решимости совершить его, совершается в качестве ответственного деяния: именно способность быть в поступке самим собой делает возможным любое действие, любую активность человека в качестве человеческих, а не вещных или животных.