На протяжении XX столетия традиционное представление о гендерной идентичности и телесности существенно изменилось — этому послужило и развитие технологий, и возникновение новых теорий, и новые протестные движения. Является ли тело для нас сегодня в первую очередь культурным и «символическим» или всё же природным объектом? Насколько возможна десексуализация тела в современном обществе с учётом того, что дают нам квир-теория и различные феминистские дискурсы, с одной стороны, государство и образование — с другой и массовая культура — с третьей? Чтобы сориентироваться в этих вопросах, мы обратились к культурологу, социологу и куратору фестиваля «МедиаУдар».

 Текст: Марыся Пророкова

Психология свободы: Можно ли перестать воспринимать тело как сексуальный объект?. Изображение № 1.

Дмитрий Дорогов

доктор философии, докторант
Центрально-Европейского университета,
исследователь культуры

Долгое время в концепциях телесности в рамках гендерных исследований и феминистской теории преобладала позиция социального конструкционизма, основанная на критике классической диалектики природы и культуры: для конструкционистов природа существует исключительно как пассивная, неподвижная, недоступная для непосредственного восприятия чистая субстанция, которую колонизирует, наполняет смыслом культура. По сути, мы имеем дело с аристотелевским дуализмом материи и формы. Похожую, хотя и гораздо более теоретически сложную модель телесности мы находим у постструктуралистов — например, у Джудит Батлер, которая комбинирует лакановский психоанализ и деконструкцию с дискурсивной теорией Фуко. В самом общем виде все три названные школы объединяет скепсис в отношении системы представлений, согласно которой культура лишь придаёт конкретную ритуальную форму тому, что уже дано нам природой (как если бы гендерные роли лишь отражали биологическое предназначение мужчины и женщины), а также в отношении самой оппозиции материального и идеального (или телесного и дискурсивного). Тело, как и природа, в этой парадигме, по сути, сводится к эффекту культурного означивания: как писал Жак Деррида, природы в чистом виде просто не существует, существуют лишь эффекты природы: натурализация и денатурализация.

В последнее время критика дуализма материи и культуры отчётливо прозвучала в работах теоретиков так называемого нового материализма. Такие авторы, как Джейн Беннет, Дайана Кул и Рик Долфин, критикуя подход постструктуралистов, настаивают на агентности (то есть способности к смыслопорождающей активности) сил, которые традиционно были маргинализованы в западной традиции христианства и антропоцентрического рационализма. Так, аффект долгое время считался чем-то второстепенным по отношению к мысли, к рацио, а телесность отождествлялась с бременем примитивных, физиологических потребностей, которые утягивают человека вниз от его истинного (высокого) предназначения.

 

Проделывая захватывающую теоретическую работу на стыке физики Нильса Бора и квир-теории, физик и феминистка Карен Барад настаивает на принципиальной невозможности раздельного существования материи и культуры как объекта и субъекта.

 

С этим связана ещё одна фундаментальная для нашей культуры рационалистическая оппозиция — дуализм субъекта и объекта как активного и пассивного начал (который часто транслируется в иерархии вроде «мужского и женского», «души и тела», «разумного и телесного», «возвышенного и низменного»). Вероятно, самый серьёзный вызов этой оппозиции из области науки представляет собой поведение квантовых частиц в ситуации наблюдения. Проделывая захватывающую теоретическую работу на стыке физики Нильса Бора и квир-теории, физик и феминистка Карен Барад настаивает на принципиальной невозможности раздельного существования материи и культуры как объекта и субъекта. Вместо этого речь стоит вести об интраакциях — процессах взаимодействия и взаимооформления предварительно неразделимых сущностей: в конце концов, именно в творческом (и при этом вполне материальном) акте мышления материальное и идеальное возникают как различимые (и почти всегда неравные) элементы уравнения бытия, следовательно, сам вопрос о том, что первично, не имеет смысла за пределами феномена, в перспективе которого они оба обретают различимость.

Теоретические позиции нового материализма оказали и продолжают оказывать огромное влияние на феминизм, гендерные исследования, квир-теорию и исследования сексуальности. В перспективе этого материального поворота тело стало пониматься как материально-дискурсивный ассамбляж в процессе непрерывного становления, который всегда избегает культурной фиксации, даже когда такая фиксация (в форме того, что мы называем идентичностью) кажется нам очевидной и неоспоримой. Следовательно, разговор о теле, сексе или аффекте как непосредственно данных нам формах переживания нашей природы настолько же наивен, как и утверждение, что материальная телесность не играет никакой роли в якобы совершенно автономных от природы культурных конфигурациях. Всегда и везде мы воспринимаем и конструируем наше и чужое тело через доступные нам в данной культуре символические системы, однако сами эти системы приводятся в действие не в последнюю очередь материальными силами наших (и других, органических и неорганических) тел — их звуками и движениями, болью и удовольствием, присутствием или отсутствием.

 

Татьяна Волкова

независимый куратор,
организатор фестиваля «МедиаУдар»

Надо сразу сказать, что разные феминистские дискурсы по-разному взаимодействуют с феноменом женского тела и понятием сексуальности как таковой. 
Согласно левофеминистской традиции, патриархальное общество не позволяет мужчине и женщине проявиться в своей сексуальности. Ещё в начале прошлого века американская анархистка Эмма Гольдман разоблачала брак как институт патриархальной и экономической власти, в котором женщина вынуждена пожертвовать своим духом и телом. В современном капиталистическом обществе при иллюзии равноправия полов мужчина и женщина становятся объектами потребления друг для друга, стремясь соответствовать унифицированным рекламным образам, реализуя виртуальные сценарии гламурной утопии романтической любви в повседневных практиках. Неудивительно, что результатом становится тотальный кризис отношений, что является неизбежным порождением капиталистической системы, власти капитала над человеком и обществом. Таким образом, здоровая сексуальность наталкивается на ряд препятствий, для преодоления которых необходимо изменение общественных механизмов.

В патриархате видят корень зла и представительницы направления, получившего название экофеминизм, которые проводят прямую связь между милитаризмом, сексизмом, классизмом, расизмом и разрушением окружающей среды. Экофеминистский активизм вырос в течение 1980-х и 1990-х среди женщин из антиядерных, природоохранных и лесбо-феминистских движений. Экофеминистки видят решение в возврате к допатриархальным практикам, основанным на природе, язычестве, поклонении богиням, конструировании феминистской духовности. Более подробно об экофеминизме можно узнать, например, здесь. 

Постфеминистский дискурс 1990-х годов и одна из его главных идеологов философ-постструктуралист Джудит Батлер вводят понятие «перформативность», утверждая, что такие категории, как гендер и идентичность, являются образованием перформативных действий, воспроизводством социально-культурных норм, существующих в обществе. Батлер размывает традиционные феминистские бинарные оппозиции мужского и женского, из которой исключены все другие идентичности (такие как гомосексуальность, транссексуальность), выступая таким образом против иерархизации мышления современной феминистской теории. Батлер также развивает концепцию квир-идентичности — термина, впервые использованного американским феминистским теоретиком Терезой де Лауретис и означающего «странная, эксцентричная идентичность». Не отказываясь от базового вектора феминизма, направленного на преодоление различных форм дискриминации в обществе, она расширяет его действие на скрытые формы репрессии в культуре.

Любовь современного типа — недавнее явление. С одной стороны, это связано с тем, что сама категория личности является весьма юной, а с другой — с традицией гендерной сегрегации западноевропейского общества.

Лично мне кажется важным вклад каждого из этих направлений в современное понимание ситуации, связанной с гендером и сексуальностью. И мне видится очень опасным откат в традиционализм и патриархальность, который сейчас происходит в нашей стране вопреки мировым тенденциям и здравому смыслу, всё это может иметь самые печальные последствия.  

 

 

 

 

 

   

Для того чтобы испытать оргазм и осознать свои ощущения, нужно сначала выучить определённые сексуальные сценарии, которые помогут соответствующее чувство распознать

 

 

 

 

 

Денис Салтыков

аспирант департамента социологии факультета социальных наук НИУ ВШЭ

Человеческое тело материально и имеет природное происхождение. В то же время любая человеческая практика — это социальная практика. Человек действует с осознанием того, что есть другие люди, с которыми она или он неизбежно соотносит себя. В этом смысле различие природного и культурного или социального — очень грубое. Человеческое тело одновременно природно и социально. Телесная данность ценностно-нейтральна, а изначально присущие ей биологические функции сравнительно малочисленны. Но с самого рождения человек начинает включаться в процессы социализации, приобретает понятие о возможных оценках тела в категориях языка, а также о дополнительных функциях, которыми окружающие люди наделяют телесность. Сексуальность как одна из наиболее очевидных телесных практик служит отличным примером для обсуждения подобных вопросов.

Идеи Джудит Батлер о том, что гендер — это перформанс, известны большому числу интересующихся. Мне кажутся не менее интересными идеи исследовательниц Стиви Джексон и Сью Скотт, которые обращаются к интеракционистской социологии, чтоб показать, как телесность оказывается опосредована социальной повседневностью. Пример Джексон и Скотт — оргазм (статья Faking Like a Woman, 2007). Несмотря на кажущуюся индивидуальность, приватность и физиологичность, этот опыт всё равно социально опосредован. Для того чтобы испытать оргазм и осознать свои ощущения, нужно сначала выучить определённые сексуальные сценарии, которые помогут соответствующее чувство распознать. Нужно научиться не только вовлекаться в сексуальные практики, но и воспринимать эффекты, а затем определять эти эффекты как приятные. Человек учится всему этому в общении с другими людьми, а сейчас всё больше — из медиа (порно и другие фильмы, изображающие и тематизирующие секс). В итоге оргазм становится результатом интерпретации, на примере которой видно, что подобный опыт — всегда одновременно физический и символический.

Отсюда следует, что воспринимать тело как сексуальный объект человек тоже учится в процессе социализации. Сексуальность — одна из функций тела, социальные практики подразумевают её в числе прочих. Это «в числе прочих» чрезвычайно важно. Критика сексуальной объективации подразумевает более узкий смысл — когда тело воспринимается исключительно как сексуальный объект, независимо от контекста восприятия. Среди множества социальных взаимодействий сексуальные — не единственные и даже не самые частые. Поэтому хоть тело и подразумевает функцию сексуального объекта, воспринимать её как главную во время всех социальных взаимодействий — значит не только дискриминировать ближнюю или ближнего, но и демонстрировать ограниченность собственных социальных компетенций.

Изображения: кадры из фильма Hot Girls Wanted, сериала Girls.