Видеодром: Секс, смерть и антропология мондо

По пятницам мы разбираем все темное, влажное и жесткое из мира кино. Первый выпуск «Видеодрома» посвящен мондо — шок-документалкам, родившимся из дружбы и приключений журналиста и биолога. 

Почему мы так любим видео с драками, дурацкими пьяными выходками, сексуальными девиациями и автокатастрофами? Все ответы давно известны, главный из них, конечно, принадлежит Квентину Тарантино. Шок-контент и bizzare — жареные куриные крылышки в эпоху информационного переедания, без них лишний раз и браузер лень открывать. Вряд ли в 2015-м можно найти хоть что-то, чего ещё не откапывал в безднах «ВКонтакте» среднестатистический российский девятиклассник. Но так было не всегда.

В 1962 году мир взорвался, посмотрев Mondo Cane — полуторачасовую итальянскую антидокументалку об отелях для умирающих в Сингапуре, кладбищах для домашних животных в Калифорнии, пьяницах Гамбурга, солдатах-трансвеститах Непала, ритуальном забое диких кабанов в Новой Гвинее и многих-многих других радостях и ужасах нашего собачьего мира. В течение девяти лет пара режиссёров Якопетти и Проспери объездили планету вдоль и поперёк и выпустили ещё четыре мондо, навсегда сломав границы допустимого в документалистике, игровом кино и западном обществе. 

Гуалтьеро Якопетти был журналистом и плейбоем. По свидетельствам близких, сотрудничал с американской разведкой во время Второй мировой войны — поговаривают, что именно он является автором знаменитой фотографии повешенного Бенито Муссолини. Работая в газете, Якопетти осознал, что для настоящего эффекта одного текста недостаточно — идеальная журналистика должна иметь видео и звук и поглощать зрителя полностью. Франко Проспери был скромным биологом с большой мечтой — снять фильм о любви в планетарных масштабах, о том, как любят люди, животные и растения по всему миру. Как это иногда бывает, они встретились на вечеринке общих знакомых.

Mondo Cane — «Собачий мир» — совсем не про любовь. Но про людей — про их отношение к животным, сексу, смерти, богу и самим себе. Когда в первый раз смотришь «Собачий мир», понимаешь, откуда в пространство бытового общения высыпали этот ворох бесполезных курьёзностей — на Тайване едят собак, а в США их хоронят в настоящих могилах, в Тиберии жители деревни регулярно полируют кости своих предков, в Токио есть специальные массажные салоны для снятия похмелья, и так далее, и так далее. Местами это забавно, местами — не очень приятно, например, когда португальские паломники лижут окровавленными языками ступеньки храма, а пышные французские женщины насильно запихивают через воронку корм гусям, из печени которых потом сделают фуа-гра.

Кинокритики встретили Mondo Сane в штыки — Якопетти и Проспери, которые за три года путешествия отсняли сотни километров плёнки ради своего первого мондо, обвинили в потакании дурному вкусу и порнографии. Но это было только начало — благодаря финансовому успеху первого мондо режиссёры сняли из остатков монтажа «Собачий мир — 2» и «Женщин мира». Последний настроил против итальянцев прогрессивную общественность — смелое исследование гендерных отношений в развитом мире, на Дальнем Востоке и в примитивных сообществах выполнено в лучших традициях эксплуатационного кино с операторской фиксацией на вторичных половых признаках.

Но настоящей точкой невозврата стал четвёртый фильм дуэта — «Прощай, Африка» (Africa Addio). Якопетти и Проспери быстро поняли, к чему приведёт уход европейских колониалистов с Чёрного континента — и на три года отправились в Африку, окунувшись в самую гущу геноцида и дикарской безжалостности. Резня арабов в Занзибаре, последствия восстания мау-мау в Кении, повстанцы симба в Конго и прочие участники и эпизоды безумного карнавала, развернувшегося в Африке с середины ХХ века, попали на плёнку итальянских режиссёров, которых как минимум один раз чуть не расстреляли чернокожие боевики.

Фильм возненавидели все — правые, которых окунули лицом в их главный колониальный провал, левые, без промедлений присвоившие режиссёрам ярлыки фашистов и расистов, немногочисленные африканские студенты на Западе и владельцы кинотеатров, которым колотили витрины. Ко всему прочему итальянская прокуратура под давлением международной общественности обвинила Якопетти и Проспери в военных преступлениях — итальянцы якобы специально договаривались с теми или иными сторонами, чтобы они казнили пленных на камеру. Режиссёрам удалось доказать свою невиновность, но от статуса главных кинозлодеев своего времени они так и не отделались.

После «Прощай, Африка» Якопетти и Проспери сняли лишь ещё несколько совместных фильмов, поругались, а затем оба с небольшим интервалом навсегда покинули мир кино. Но мондо остался, породив легион эпигонов разной степени талантливости — от мощнейших трансгрессивных экспериментов до копеечного мусора, эксплуатирующего славное имя. В жанре нашлось место и откровенным ремесленникам с их стремлением лишний раз нажиться на сиськах (Mondo Erotica, Mondo Topless), и региональным исследованиям (Mondo New York, Sweden: Heaven and Hell, London in the Raw), и верным продолжателям оригинального мондо (Mondo Cane Oggi, Africa Ama). Под влиянием Якопетти и Проспери свои мондо сняли Клод Лелуш (La Femme Spectacle) и король трэша Джон Уотерс (Mondo Trasho), бельгийские художники, создатели культовой «Свадебной вазы» — Тьерри Зено, Жан-Пьер Ферблю и Доминик Гарни.

Их «Мертвые» (1979) стали новым перевалочным пунктом для жанра — в отличие от карнавальных, желтоватых мондо 1960-х, это действительно эмоционально затратное погружение в мир аутопсии, погребальных обрядов и физических увечий. Граница между шокирующей антропологией и откровенным любованием смертью была пройдена — дальше свою серию Faces of Death выпустит Джон Алан Шварц, потом будут Banned from Television Джо Фрэнсиса и совсем уж перверсивный в своей игривости Faces of Gore Тодда Тьерсланда. Последние представляют собой сочетание постановочных записей с камер наблюдения и вполне реальных кадров убийств при задержании, катастроф и смертельных падений, собранных вместе на зернистой VHS. Разумеется, традиционный для мондо рассказчик здесь уже одет в дурацкий белый халат и демоническим голосом излагает всякие пошлости насчет memento mori.

К концу 1990-х мондо испустил свой последний вздох — жуткие видео смертей и насилия заполонили интернет, красочные кадры туземных обычаев и животного мира стали хлебом кабельных телеканалов, а документалистика из горячих точек — отдельной дисциплиной. Трансгрессия и ревизионизм табу расцвели в художественном кино, которому больше не надо прикидываться документальным. Появились НТВ, «Аль-Джазира» и журнал Vice. Человечество явно продвинулось вперёд в осознании того, что ужасное и прекрасное идут рука об руку. Но вначале было мондо — мечта и путешествие двух итальянцев, журналиста и биолога, которые хотели снять большое кино про любовь.