Осенью 2011 года группы «Психея» и «ПТВП» отправились в совместный автобусный тур по России, приуроченный к 15- и 13-летию групп соответственно. Через три года «Психея» отметила 18-летие ещё более масштабными гастролями.
Оба тура оказались чем-то большим, чем просто череда переездов и концертов. Бесконечный праздник, стычки с полицией, драки с незнакомцами и охраной, гибель здравого смысла и кареты скорой помощи, секс и свадьбы, отравления и передозировки, брейкбит и рок-н-ролл, побеги от реальности и острый взгляд на происходящее — всё это запечатлел басист группы «Психея» Андрей Оплетаев в своей книге «Это становится опасным». FURFUR сегодня публикует отрывок.

 

Побег от реальности и смерть здравого смысла: Как гастролировали «Психея» и «ПТВП». Изображение № 1.

 

2011 год, октябрь. Санкт-Петербург. «Главклуб». Концерт, посвящённый 15-летию группы «Психея» и 13-летию группы «ПТВП».

— Как настроение? — спрашивает меня Денчик.

— Настроение — хоть колесом ходи, но понимаю, что надо попридержать коней до вечера.

— Ну, это да. Силы надо поберечь. 

Люди прибывают и прибывают, голова понемногу начинает идти кругом. Вскоре и вовсе разрыв на части: то приехали футболки и надо всё посчитать-переписать; то приехали очередные друзья-товарищи и надо со всеми поздороваться-поговорить; то что-то там на сцене и надо срочно туда; телефон просто не затыкается, а перезванивать даже некогда, да и без толку — шум и гам такой, что всё равно ничего не услышишь; переодеться; выпить немного коньяку с «ПТВП»; налить чаю; выпить с вновь пришедшими; посмотреть немного первую группу; убежать встречать друзей; вернуться; чай остыл, налить новый и опять убежать. 

Вот уже и «ПТВП» на сцену выходят, уровень тестостерона повышается. Хочется с разбегу врезаться в толпу, чтобы дать хоть какой-то выход напряжению, хоть как-то разрядить внутренний накал. Но надо поберечься, сохранить пыл. Полезу сегодня наверх? Нет, леса затянуты тканью. Можно и так, конечно, через ткань, но уж больно опасно, гораздо опасней, чем раньше. С разных сторон одолевают знакомые и незнакомые, надо валить в укромное место. Коротко извиняюсь и, быстро виляя по толпе, сваливаю в закулисье. Там по-прежнему праздник, только уже на самую широкую ногу, часть друзей столпилась у входа на сцену: наверху пэтэвэпэшники гневят Бога всеми доступными. В гримёрках, коридорах — пьянка и веселье. 

Народу в зале всё больше и больше, «ПТВП» трясут толпу бешеным танцем, в бар не протолкнуться, в гримёрках кавардак, до нашего выступления минут 30, не больше. Девчачья одежда в гримёрке, там же человек 40, процентов 40 из которых мне не знакомы; 140 кубометров дыма на 100 кубов помещения. Поток общей речи примерно 900 слов в минуту. Взял пиво, виски, колу, стаканы, сложил в пакет, вынес в зал, отвёл девчонок на трибуны, отдал напитки, вернулся в гримёрку. Пробился в свой угол, сел, переоделся, перекидываясь попутно приветствиями и какими-то бестолковыми фразами. Ну, ржём и ржём, всё в порядке, лица приятные или неприятные — не важно, всё равно контролировать это здесь невозможно; настроение — предконцертное, я внутри себя. «ПТВП» уже завершили сет, там сейчас некоторая суматоха на сцене, техники меняют бэклайн. Тут, в гримёрке, суматоха совсем уже невообразимая, саппорт шуршит стаффом. То и дело раздаются призывные крики не разбегаться:

— 15 минут!

— 10 минут!

— 5 минут!

— Всё-всё, погнали!

— Где Аз?!

— На сцене!

— Пусть включает уже!

— Славон, ты готов?!

— Минуту!

— Какую, ***, минуту?! Погнали уже!

— Всё, идём!

Буквально на ходу мне прилаживают к голове GoPro. Чувствуешь себя туго взведённой пружиной. 

А потом выходишь и выстреливаешь. Резко, с протяжным звоном выбрасывая огромную массу сжатой, сдерживаемой всем этим днём энергии. Иной раз поток этой субстанции приходится разгонять, как фонтан после зимней спячки, сегодня же всё было готово сразу. Народ в зале разгорячён, мы находимся примерно в середине мероприятия. Народ внутри меня тоже ходит ходуном — с утра праздничное настроение, которое мало чем можно испортить. И вот такой непрекращающийся огонь в обе стороны. Между песнями огромный хор голосов поздравляет с 15-летием, это похоже на футбольные или хоккейные скандирования, заставляющие трястись от напряжения и поле, и трибуны; пения, указывающие на безусловное единство всех участников действа. Новые песни, как новые игровые схемы, проходят обкатку игрой; старые, хорошо отработанные, гарантированно загоняют мяч в ворота сознания каждого присутствующего. Игроки ликуют, трибуны беснуются.

Кто-то выносит вискарь на сцену — по очереди отхлёбываем из бутылки и дальше. Концерт лютует, как резкая непогода, несётся как рваный ураган и забирает тебя всего, тебя нигде больше нет; ты только ловишь этот танец (и не важно, прыгаешь ли ты выше головы или тихо стоишь в углу — главное происходит внутри)…  

Концерт заканчивается последней песней. Потом ещё одной, потом ещё… Вот уже Кита маячит руками, что пора бы уже валить, вот и работники клуба с тревожными лицами — мы существенно превышаем временной лимит, но остановиться не можем. Но всё в конце концов затихает, длинным жужжащим хвостом, свистом в ушах и зудом в груди; долго-долго затихает. Уже не разобрать лиц, не понять, что тебе говорят, не собрать внимание в точку. Большой долгий глоток пива, пока кто-то что-то кричит тебе в ухо, а через секунду ты ничего не помнишь, потому что уже кто-то другой кричит в другое ухо, а с обратной стороны протягивают новый бокал. Надо бежать к торговому столику, пересчитать футболки, что-то там ещё, забрать остатки, упаковать, перечитать деньги, всё записать. Потом скорей обратно, собираться дальше. Количество людей в гримёрной уже совсем непроходимое, теряется всякий контроль; хочется всё это покинуть, исчезнуть, резко сменить обстановку, хотя бы две минуты тишины вполне исправят положение, дадут прийти в себя. Но надо скорей собирать вещи, потому что у платформы Московского вокзала уже стоит поезд и через 50 минут увезёт нас почти на месяц.

 

 

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Кто-то выносит вискарь на сцену —

 

по очереди отхлёбываем из бутылки и дальше. Концерт лютует, 

как резкая непогода, несётся как рваный ураган и забирает тебя всего

 

    

 

2014 год, октябрь, Москва.

Автобус с первых минут начинает обрастать дорожным бытом: раскладываются вещи по верхним полкам (самое неудобное, на мой взгляд, место для каких-либо вещей), рассовываются важные мелочи по карманам в спинках кресел, сумки — под сиденья и на дальние места (вот это другое дело). У каждого свой свободный ряд из четырёх сидений, автобус выбирался именно с таким расчётом. В ночь перед отъездом появился Виталич, исполненный решимости ехать с нами «примерно до Казани, а там посмотрим» — он расположился напротив центрального входа, свесив в проход ноги. Этого сверхчеловека (человека ли вообще?) не смущает ничего — ни относительный дискомфорт, ни холод на стоянках-перекурах, ни… вообще ничего. Многолетняя гастрольная закалка, безотказный нюх на обстоятельства, конская выносливость и железобетонный ******* выводят его на мало кем досягаемые орбиты. Лет семь он с нами не ездил, вот теперь он снова здесь, придавая поездке крепкое ощущение того давнего перца. Хотя теперь он стал заметно спокойней, но, кажется, это он просто не растрачивает энергию зазря, придерживая её для главных своих приключений, что с непременным нетерпением ждут его впереди и о доброй половине которых мы даже и не узнаем. Был ли мальчик? 

 

Рвите паруса! Рубите мачты!

И не надо плакать, амиго-мучачо.

Вырезали звери на теле клеймо,

Прокололи ноздри, забрили лоб.

Нас не принимает берег, не берёт вино.

Это никому не нужный *****-рок. 

«Курара» в гастрольных колонках играет с первых минут путешествия, их нынешний альбом «Архимед», вышедший очень кстати накануне нашего отъезда, идеально вписывается в канву происходящего, не придумаешь лучшего саундтрека, если не сказать — иллюстрации. Мы едем вперёд с закрытыми глазами — в некоторых смыслах: если прямолинейно — сейчас мы спим; если выражаясь поэтически, то мы попросту не в курсе, что нас ждёт. Планы и предположения — не в счёт, грубый набросок направления на карте не имеет ничего общего с деталями реальности. Часть гастрольного графика составляется на ходу, известны только некоторое количество точно подтверждённых городов и, предположительно, конечная точка маршрута — Псков, если что-то не изменится (изменится. — Примечание из 2015 года). По ходу дела будут возникать новые обстоятельства, в них нужно будет оперативно встраиваться, и те, кто повезёт с собой чёткую схему, обречены на череду тупиков; те, кто способен в случае чего порвать паруса, удержать равновесие и навести шухер на незнакомом берегу — они напишут увлекательную историю своими бесконечно длинными нервами, вымоченными в поту, крови и алкоголе. Пусть при этом и не создадут ничего, кроме красивой истории.

  

 

 

 

 

 

Правила тура:

Будет грустный трэш и весёлый угар.
Не важно, будешь ты соблюдать это правило или нет — от этого ничего не изменится, в отличие от всех других правил. 
Оно ничего не советует и не объясняет. 
Просто это железное правило. 
Будет грустный трэш и весёлый угар. 

 

 

 

   

 

УФА, 2011 ГОД. 

В тот раз из Уфы мы уезжали с куда большими приключениями. Начиналось всё вполне ровно и даже лучше: мы приехали в гостиничный комплекс, по-моему, «Амакс». Мы уже выступали там пару раз и с первого раза высоко оценили его прелесть, которая в состоит в том, что здание, в котором он находится, вмещает в себя и приличную гостиницу со всей инфраструктурой (магазины, кафе, ресторан, сауна, прачечная), и сам клуб под одной крышей. Все потребности гастролирующего музыканта, включая главную: минимум передвижений. Вот как проходит концертный день в «Амаксе» (окунаясь в приятные воспоминания).

Приехав и выгрузившись из автобуса, ты больше не покидаешь помещения до самого отъезда. Отдаёшь документы тур-менеджеру и идёшь в номер, спать. В обед, только накинув штаны и футболку, проходишь через фойе в ресторан, где, к слову, очень прилично кормят, после трапезы поднимаешься на второй этаж и делаешь саундчек. Ни о погоде, ни о верхней одежде не вспоминаешь. После чека возвращаешься в номер, ставишь будильник на 30 минут до начала концерта. Проснувшись, быстро принимаешь контрастный душ, надеваешь концертное, в вестибюльном баре пьёшь чай или кофе под нарочито громкий и весёлый трёп девиц лёгкого поведения, потом — раз-два-три — и ты уже на сцене, в таком виде и расположении духа, в котором артистов можно увидеть разве что в красивых видеоклипах, где безупречно всё: от освещения и операторской работы до стараний большой команды гримёров и костюмеров. Такой концерт проходит настолько идеально, насколько идеально там вообще всё — от постельного белья до аппарата на сцене. После шоу идёшь в сауну, ужинаешь с вином в ресторане, забираешь из прачечной чистую и сухую одежду, садишься в автобус, ждущий на парковке у входа, и полный немой благодарности едешь дальше. Мысль одна: будь бы так всегда, гастролировать можно бесконечно. Всё это я рассказал Егору, пока мы ехали туда через город, в конце он спросил:

— Рай******?

— Да, — не стал спорить я. И ничего больше не добавил. 

Но в этот раз всё было не так. Нынешняя поездка вся состоит из непредсказуемости и остроты, заточенной об «не так». Таков закон 17 **********. В саму гостиницу мы так и не заглянули, так как приехали только к обеду, я лишь показал Егору, как близко находится гостиничный коридор, чтобы он уже воочию оценил всю невыразимую лёгкость бытия попавшего сюда артиста. Егор, безусловно, оценил — он просто ржал в голос с этого сверкающего контраста, ему ли не знать, как оно бывает обычно, и вот, посмотрите, как оно может быть в том же самом мире. Вся боль и злое веселье панк-рока звучали в его зычном смехе. «Рай******», — проталкивал он сквозь смех наше определение крайней степени комфорта и жира мира. 

Несмотря на вежливые увещевания официантов, их просьба скучковаться за двумя столами была начисто проигнорирована (думаю, отчасти подсознательно — мы и так кучкуемся уже вторую неделю). Мы расселись на половину ресторана и съели всё, что нам принесли. Надо отдать должное железным нервам персонала: пробовали вы когда-нибудь накормить 17 человек, которые не знают, чего хотят, но хотят прямо сейчас? 

Под гримёрку нам выделили бильярдную за сценой:

— Оба-на! Шарики! Понесла-а-а-ась! На победителя! — наперебой бросились к столу. Всерьёз уже никто не играл, в основном повышали уровень трюкачества методом особого дурачества. Били из-за спины, с перескоком, по движущимся шарам. Самые невероятные «дураки» были в наибольшем почёте и некоторые даже дружно засчитывались за два. Рубились на пиво, которое стояло по всему периметру бильярдной, изредка повышая «интерес» «всеми деньгами мира».

Саундчек пролетел так, словно всё уже было сделано до нас. Наверное, единственный за тот тур случай. В гримёрке царил тихий раздрай: Лёха спал (со сцены доносился голос Михалыча: «Раз-раз!»), Андрей дремал, остальные в режиме 15 децибел ворошили кто вещи, кто стол с напитками. 

 

 

Побег от реальности и смерть здравого смысла: Как гастролировали «Психея» и «ПТВП». Изображение № 2.

 

Тот вечер стал началом конца спокойной гастрольной жизни на ближайшие дни. Хотя пока всё шло гладко, мы переодевались и готовились к приближающемуся выходу. Без особой суеты предвкушая ровный и мощный концерт. И тут первая неровность: «ПТВП» резко прекратили выступление. Никто особо не обратил внимания, ну мало ли чего бывает, однако скоро повеяло тревожной суетой и Лёху притащили под руки в гримёрку. Все здесь хлопают глазами, смотрят на перекошенного Лёху и друг на друга — никто ничего не понимает, ответа на бесконечные вопросы «что случилось?» ни у кого нет. Резко валим на сцену, переподключаемся, играем. На «Сид/Спирс» Лёха не выходит. Что-то странное, и по-прежнему ничего, кроме неведения. Закончили играть, возвращаемся в гримёрку, там уже врачи, Никонов почти без сознания, нас гонят вон. В голове полная каша, что думать — непонятно. Сидим в опустевшем зале, чешем репы, перебираем варианты: все нервничают и оттого бесконечно треплются, так вроде проще ждать. В общем, врачам пока тоже ничего не понятно, что-то там вкололи, порекомендовали отправить его в больницу на диагностику и всё такое. Привет-приехали. Лёха ни в какую: «У меня турне!» — а сам еле языком ворочает. Врачи особо напирать не стали, порекомендовали максимум покоя, но вообще как можно раньше в больничку. Все растеряны, на Михалыча так вообще без смеха не взглянуть, у него видок — на втором месте после Лёхиного.

В автобус грузились уже глубокой ночью, по очереди таскаясь с вещами из клуба и обратно. Я поднялся в последний раз — Чиня уже утащил мои вещи и инструменты, уложил в багажник. С пустыми руками я устало плёлся от выхода к автобусу, там мрачно курили освободившиеся от ноши парни. И тут ко мне подкатили эти двое: Мелкий и Длинный. Их явно вытурили с ночной дискотеки, которая началась после концерта, а может, и вовсе не пустили, настолько они были пьяные и возбуждённые. Едва завидев меня, Мелкий тут же попёр в мою сторону, потащив Длинного за собой. Приблизившись вплотную, они стали довольно злобно говорить со мной на башкирском.

— Я не понимаю, что ты говоришь, — максимально отчётливо и твёрдо произнёс я, глядя напирающему Мелкому прямо в глаза.

— Чё ты сказа-а-ал? — оскорбился тот.

— Это я тебя спрашиваю: чё ты сказал? — с нажимом ответил я, продолжая медленное движение в сторону автобуса, где курящая компания уже сосредоточила внимание на происходящем.

— Чё-ты-***-усатый… — с издёвкой начал раскачивать лодку мелкий залупастик (лицо у меня было замотано шарфом), но я его решительно оборвал:

— Какой я тебе усатый?! — сказал я громко и злобно, резко стянув розу с подбородка и обнажив бороду, второй рукой оттесняя их напор — Длинный молча наседал через плечо и, кажется, ничего не соображал.

— А какой ты? — обескураженно уже продолжал Мелкий.

— Для тебя — никакой. Ты чё вообще хотел?

Этот простой вопрос крепко сбил его с толку, а я продолжал выпытывать его интересы:

— Тебе чё надо-то от меня? Чё вы подошли? Чё молчишь? Можешь ответить?

Они опять наперебой начали говорить на башкирском.

— Говорите по-русски, а то я вас не понимаю! — уже почти заорал я на них (нервы ни к чёрту). И тут мы приблизились к автобусу. Грандиозный вид белого великана слегка отрезвил их. А может, четыре фигуры наизготове, разом бросившие окурки на асфальт.

— О, *****! Это чё, твой автобус? — резко поменяли гопники тему.

— Мой.

— О, *****! А ты чё, на нём приехал?

— Ну, если это мой автобус, так на чём я приехал? А?

Пацаны молча наблюдали за нашим диалогом.

— А откуда вы приехали?

— Из Питера. Слышал про такой город?

— Да. *******. 

Он о чём-то глубоко задумался, то ли вспоминая что-то, то ли прикидывая дальнейшие действия: недавно он чего-то хотел, но явно пока этого не добился. Длинный и вовсе приуныл, он и ранее принимал участие в ситуации чисто за компанию, по синей инерции. По лицу Мелкого было видно, что униматься он не собирается, он явно нашёл долгожданные приключения на свою жопу, и теперь они стремились наружу, с треском разрывая беспокойную задницу. Он вдруг уставился на мой хоккейный шарф, что-то там прикинул в голове и стал, раскинув на фанатский манер руки, скакать перед кабиной, словно вызывая автобус на бой и распевать во всю глотку кричалки про то, что «Салават всех ****, **** и будет ***** по жизни и впредь» — что-то в таком духе. «Чё за *******?» — сквозь стекло беззвучно спросил сидящий за рулём Виктор Николаич, едва отняв сигарету от рта. Мы в молчаливом **** разглядывали этот удивительный спектакль. Длинный тревожно стал втягивать носом воздух, густо запахший жареным. Вдруг он сорвался с места и, схватив друга поперёк тела, потащил его подальше от автобуса.

 

 

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

По лицу Мелкого было видно, что униматься 

 

он не собирается, он явно нашёл долгожданные приключения

на свою жопу, и теперь они стремились наружу,

с треском разрывая беспокойную задницу. 

 

    

 

— Ну чё вы, суки, давайте драться! — орал тот, безуспешно пытаясь вырваться из крепких объятий более благоразумного товарища.

— Да иди ты на ***, дрочила! — невежливо отказались мы от предложения.

— Чё ты сказа-а-а-а-ал?! — истерил Мелкий, молотя руками и ногами воздух.

— Ещё и глухой. *******, — буркнул Чиня, и мы дружно так расхохотались. Уже подходили остальные, и пора было отправляться. Мелкий сгорал от нетерпения учинить над нами расправу, о чём и горланил что есть мочи на всю ночную округу.

— Уноси своего друга подальше, — крикнули мы вслед Длинному, искренне желая недопущения этой «расправы», что уж тут скрывать, обречённой на некрасивый провал. Но тот и сам всё понимал, оглядываясь на совсем разросшуюся нашу компанию, крепче сжимал своего центрального нападающего и тащил его через газоны. Это давалось ему с видимым трудом, в Мелком бешено кипела слепая ярость бухой правды.

— Чё за клоуны? — спросили вновь пришедшие.

— Местные, судя по разговорам. Прилипли ко мне у выхода. Чё хотят — не говорят. По наблюдениям — Мелкий хочет драться, Длинный хочет жить. Да и *** с ними.

— А чё он тут выплясывал?

— Ритуально облагораживал свои залупоны спортивным патриотизмом. Молился «Салавату» перед боем.

— Чё такое «Салават»?

— Хоккейная команда местная, «Салават Юлаев». Национальный герой у них такой. Воин и поэт, а этот дрищ, видимо, хочет соответствовать.

— Понятно. Давайте к выходу подъедем, чтоб Лёху далеко не тащить, там сразу его погрузим в автобус.

Мелкий почти вырвался, и теперь они боролись на газоне метрах в 40 от автобуса.

— С таким горячим желанием ******** он недолго их искать будет.

— Стопудово отхватит, если не успокоится.

Жизненный опыт подсказывал нам, что мы не сильно далеки от истины — кто ищет, то всегда найдёт. Но чтобы мы настолько были близки к ней!

В любом случае мы развернулись и медленно пошли за автобусом, уплывающим в темноту, подальше от освещённой стоянки, поближе к выходу. Вернувшись к рассуждениям о том, что это такое происходит с Лёхой, мы скоро благополучно забыли о двух товарищах. 

Насколько всё это серьёзно?

Что это такое вообще?

Очухается он завтра или нет?

Доиграют парни свою часть тура или сегодня был последний их концерт?

Есть ли самолёты из Ульяновска и кого отправлять с ним в сопровождение, если расклады будут совсем плохие? 

Вопросов множество, каких-то дельных соображений нет, тревога становится осязаемой, как бы кто из нас ни пытался скрыть волнение и даже страх. Единственным успокоительным было глубокое внутреннее ощущение (русский авось?) того, что всё разрулится. Не сейчас, так потом. Придёт в себя, обязательно очухается. Всё будет нормально, всё будет нормально. Как молитва. 

Но стрёмно — не то слово. Кто-то даже пытается шутить для разрядки, кто-то «хи-хи-ха-ха» в ответ, но эти шутки и «ха-ха» трясутся в воздухе от страха и по-настоящему ни капли не смешно. 

Все разом заткнулись, когда из клуба под руки вывели Лёху, следом вышли врачи. Он едва волочил ноги, его почти тащили, и выглядел он… погано он выглядел. Хуже, чем когда-либо. Ему помогли забраться внутрь, отвели на задние сиденья, положили там и укрыли куртками. Михалыч с Китой беседовали с бригадой скорой помощи и что-то записывали. Пора было валить. 

И тут опять появились эти двое и без всяких предварительных ласк стали лезть в залупу. Их понесло совсем скверно: они «окружили» Дэнчика, стоявшего в одиночестве у кабины, и стали оскорблять его и даже открыто угрожать. Это совсем вышло за рамки любых понятий, наезжать на Дэна — чудовищный грех. Тот несколько секунд молча смотрел на них ангельским взглядом («Вы слышали Благую Весть? Нет? Так слушайте же!»), после чего отчётливо возвещал:

— Вы та-а-аких ******** сейчас получите!

 

Побег от реальности и смерть здравого смысла: Как гастролировали «Психея» и «ПТВП». Изображение № 3.

 

Пророчество их несколько обескуражило, и сделать они ничего не успели: мы, подскочив и взяв их в кольцо, в предельно оскорбительной форме пристыдили и предостерегли. В три секунды став послушными, как телята, они отошли в ёлки, а мы, плюясь и матерясь, отправились в автобус. Не тут-то было. Память у мелкого барана — рыбья, а восприятие объектов — как у младенца: не вижу — значит, нету. Инстинкт самосохранения и вовсе спал летаргическим сном. Мы исчезли в недрах автобуса, Чиня в одиночестве делал последние затяжки у двери. Мелкий, намертво позабыв о численности стаи данного вида, решил, что вот он — его счастливый случай, а яростно мигающий в голове аларм (Ала-а-а-а-арм, *****!) принял за сверкание счастливой звезды: джунгли зовут! И с разбегу отвесил ужасно неуклюжего пенделя по крепкой Чининой заднице. 

Fatal error. Чиня потушил окурок о его подбородок и принялся избивать обоих сразу. Одного резкого движения за окном хватило для того, чтоб по автобусу пронеслось нарастающее «Э-э-э-Э-Э-Э-н-н-на***!!», и все в нетерпении поспешили обратно. Мелкому страшно не фартило в тот вечер: он оказался как раз напротив двери, на месте высадки вмиг озверевшего десанта. Упал он не сразу, некоторое время болтаясь в ********, как стальной шарик в пинболе. Потом нашёл пробел в череде ударов и рухнул. Чуть более благоразумного Длинного судьба пока берегла, он оказался в стороне и теперь сильно недоумевал: до чего же неудачную комбинацию чисел им подкинула лотерея ночных приключений. Со стороны могло показаться, что небольшая кучка битников энергично танцует твист, сбившись в кучку: склонив головы в центр танцпола, бодро орудуя локтями и отбрасывая ноги назад, с остервенением «выкидывали коленца» в середину танца; вместо музыки ритмично и звонко звучали оскорбления и проклятия. С детства не люблю дискотек, поэтому обогнул мелкого неудачника и подскочил к Длинному:

— Только не лезь, прошу, сейчас всё кончится! — и тут же бросился обратно, растаскивать разъярённых пацанов, пока Мелкому не сломали всё, а главное — череп. И мне почти удалось это прекратить, но тут Длинный набросился сзади на Макса. То ли он возомнил меня союзником; то ли взыграли пацанские инстинкты — «Друга бьют, а я стою!» — мог просто испугаться элементарных предъяв впоследствии. 

Первым в него ногами вперёд прилетел Бэндер. Не сказать, что попадание было в десяточку, но летел красиво и почти сбил его с ног. Длинный, вылавливая равновесие, успел увернуться ещё от пары ударов, но всё же повторил судьбу Мелкого — его дубасили со всех сторон, а он не находил куда рухнуть. «Плохо дело», — думал я, прикуривая. Не имея возможности ни дать отпор, ни убежать, но и не падая, Длинный не оставлял ни единого шанса утихнуть боевому азарту. И его было немного жаль, он тут был как бы немного ни при чём всё-таки. В сущности, произошло вот что: разум Длинного подсказывал ему, что затея безнадёжна по всем направлениям, и доказательства не заставляли себя ждать, но в подсознание больно кололи приказы пацанских понятий, суть которых — подмена; хитро вывернутые в угоду подлецам представления о мужской чести. В них — таких понятиях — всё на благо сволочи и против нормального человека. Вот он и пал жертвой этих «приказов», оказавшись втянутым своим подлым и безмозглым дружком в крепкие *******, которые теперь отхватывал со скоростью хорошего нью-йоркского хардкора. И с этим надо было что-то делать. Срочно. Потому что Мелкого уже окончательно запинали под автобус и скоро остальная толпа могла подключиться к наказанию Длинного.

— Да чё вы с ним возитесь?! — заорал я и бросился в толпу. — Валите его! 

<…> 

Вот оно как. Казалось бы, нехитрое дело — мериться болтами и кидать шляпку. Однако стоит помнить, что не столько размер важен (хотя, да — важен), сколько количество и уж тем более качество. 

 

 

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Юный охранник, скучавший у двери, 

 

страшно растерялся и напрягся, когда внутрь ввалило полтора десятка

странного для этой местности вида парней на бодряке, свойственном

футбольным болельщикам после удачной игры любимой команды.

 

    

 

Когда автобус тронулся, нас захлестнул гормональный коктейль. Проезжая мимо поверженных, выбравшихся на дорогу, мы как сумасшедшие лупили ладонями по стёклам и обкладывали их вычурными херами. Дикарское ликование победителей, выброс энергии. Хотя, если разобраться, никакой победы и не состоялось, зато состоялась хорошая встряска, и от уставшей и встревоженной Лёхиным состоянием хмурой толпы не осталось ничего. Никонов, едва мы вырулили на прямую, тяжёлым голосом поинтересовался:

— Вы их отмудохали, пацаны?

— Ещё как отмудохали, Лёша.

— Ну и правильно, — выдавил Лёха и тут же уснул. В нас же бешено клокотали всякие тестостероны с норадреналином вперемешку, тьму салона наполнял возбуждённый гвалт.

— Надо отметить это дело! — сказал кто-то, и мы встали где-то на окраине Уфы, у первого же продуктового магазина. Юный охранник, скучавший у двери, страшно растерялся и напрягся, когда внутрь ввалило полтора десятка странного для этой местности вида парней на бодряке, свойственном футбольным болельщикам после удачной игры любимой команды.

— Не бойся, — сказали мы ему, когда он судорожно пытался уследить за всеми нами разом, — ничего красть мы не будем.

— Да я что? Я ничего! Просто работа такая, — терялся он пуще прежнего.

— А если и будем, чё ты станешь делать? — прорычал, нависая над ним ирокезом, хмурыми бровями и выставленной вперёд челюстью, жуткий Чиня. У парня происходила самая нештатная ситуация, и он совершенно не понимал, как к нам относиться.

— Не будем, не будем. Он шутит. Мы только внешне ужасные, а на самом деле добрые, — сказал я и погладил его по плечу. Но, видимо, от нас так разило недавней битвой, что доверия мы не вызывали совсем никакого. Он только старался вежливо улыбаться на всякий случай. Получалось у него совсем скверно, в глазах его плясало ожидание подвоха.

— И вовсе вы не ужасные, а очень даже интересные, — сказала вдруг молоденькая кассирша. Для неё запах победителей, видимо, означал совсем другое.

— Вам, может, подсказать что-то? — охранник пытался взять ситуацию хоть под какой-то контроль. Бегающим взглядом он ловил рассредоточившихся по всем закоулкам мини-маркета ржущих панков.

— Не стоит утруждать себя, — нарочито хитро улыбаясь, отвечал я, — мы не впервые в магазине…

— О-о-о! Бухло-о-о! — орал Чиня, остальные ещё громче ржали.

— …хоть на первый взгляд и не скажешь, — добавлял я, оглядываясь на трясущийся от громогласного хохота над прилавками ирокез Чини.

— Кстати, — обращался я теперь уже к кассирше, — что касаемо бухла, которым так восхищаются мои друзья, — я подошёл к витрине со стеклянными дверцами на замке, — так вот нам нужна в точности такая бутылка.

Я ткнул пальцем в стекло напротив литра Jameson:

— Однако времени выслушивать о «трудностях после 23-х» у нас нет, поэтому убедительно просим вас незаметно пойти навстречу нашему жгучему желанию выпить и мы, купив вам шоколадку, перестанем нарушать закон и ваш покой заодно.

Не сказав в ответ ни слова, девушка вышла из-за кассы и, отперев ключом стеклянный шкаф, вынула не просто «в точности такую», а именно ту зелёную бутылку, о которой я с ней говорил. Поставила в картонную коробку, коробку убрала в пакет и вручила мне.

— Вот это сервис, достойный поощрения. Премного вам благодарен от лица нашего сообщества! Какую шоколадку вы предпочитаете?

— Да ладно вам, не надо мне никаких шоколадок. С вас тысяча сто семьдесят. Откуда вы хоть такие понаехали?

— Ниоткуда. Мы — местные!

— Я вам не верю. Местные с нами так не разговаривают.

— Как — так?

— Как-то очень вежливо.

— Это он притворяется, — вклинился в беседу застрявший в нашей очереди Бэндер, — на самом деле это та ещё мразь, похуже всех нас вместе взятых!

— Вы проверьте его купюры! — подлил масла Егор.

— И карманы свои проверьте, на всякий случай! — недобрым тоном вклинился Аз.

Все снова дружно заржали.

— Ещё говор у вас у всех странный, — подытожила девушка.

— Ну, ладно, мы из Питера.

— Что, все?

— Конечно! Вот я, например — из Кургана, он — тоже. Эти — из Выборга, этот из Новороссийска, а вон тот — из Москвы, а вот этот — из Самары…

— А кто из Питера-то?

— Все! — гаркнули мы хором и заржали уже совсем в полную силу.

— А что вы в Уфе у нас делаете?

— Да всё сделали уже — концерт играли.

— А если быть точным — два концерта.

— Да чё скрывать — три концерта!

— Уа-а-а-аха-ха-ха! Точно! Третий-то был тот ещё концерт!

— Шоу, ***…

— Цирк, ****!

— Смертельный номер!

— Ага, два смертельных номера!

— Если считать Лёху — три смертельных номера!

— Жёстко ты!

— А ****? Три концерта — три смертельных номера!

— Типун тебе, *****, на язык.

— Вискаря мне на язык! У кого стаканчики? Кола где?

— Давай, открывай уже! 

Едем дальше. 

Фотографии: кадры из клипа «Психеи»