Наша жизнь — коммунальная квартира: Интервью с барабанщиком «Дюны» из журнала «12К»

На 1905-го

В 1997-м я работал в «Дюне» с Виктором Рыбиным, он нам подарил на свадьбу с Юлей деньги. Можно было на них тогда купить или квартиру в Подмосковье, или комнату в коммунальной квартире в Москве. Молодая жена как женщина практичная по столу кулаком ударила и сказала: будем жить в Москве. Тогда я сделал ей сюрприз. У меня, вообще, сложно с сюрпризами, но иногда они такие бывают, что волосы встают дыбом. В общем, я задаток внёс за квартиру в Подмосковье, за Люберцами. Жена посмотрела-посмотрела и говорит: забирай предоплату.

Потом я в «Из рук в руки» нашёл комнату в коммуналке в пяти минутах от метро «Улица 1905 года». За 12 тысяч долларов. Я думаю, как-то дешево, ну нету таких цен. Ну очень заманчивое предложение! Поехал посмотреть эту коммуналку. Окна выглядывали в окна соседнего дома. Девочка-риелтор говорит: «Давайте так. Она стоит 15 тысяч. Хозяйка мне её отдает за 12. Дайте мне 500 долларов, я выхожу из этой игры». И ничего-то мне не показалось подозрительным, а наоборот — я прямо обрадовался. Квартира большая, наша комната — 25 квадратных метров, большой коридор: вся квартира 118 квадратов. Когда мы деньги хозяину отдали, он мне сказал: «Серёжа, я тебе не могу сейчас никаких документов оформить, я уезжаю». И это был второй момент, который должен был нас, по идее, насторожить. Но нет. Я даже не мог понять, где здесь загвоздка. Говорю: «О’кей». Он мне от руки пишет доверенность: «Можешь распоряжаться квартирой», подпись — всё. Я взял эту бумажку, посмотрел его прописку и отдал деньги.

В общем, меня участковый вызвал и говорит: «Как ты её купил вообще? Они эту комнату всю жизнь, наверное, продавали».

Юля: Там жили четыре поколения: бабушка, её дочь, алкоголичка и бомжиха по имени Надя, которая жила практически не дома, а на улице, и бомжихина взрослая дочь с маленьким ребёнком. И еще бомжихин родственник, рецидивист, там был прописан, он сидел на тот момент в тюрьме и должен был вот-вот выйти. Собственно, поэтому комната так дёшево и стоила. Но мы как-то не поинтересовались этим вопросом.

Серёжа: Короче, одним утром жена уехала туда новые обои клеить. Проходит какое-то время, думаю, должна уже туда подъехать. Раз звоню, два звоню — не отвечает. Перевалило за обеденное время — часам к четырём приезжаю в квартиру. И вижу, что пожар был, пожарные только что уехали. Юля — на меня с кулаками: ты у кого купил квартиру, ты что натворил... Потолок рухнул, дверь лежит от комнаты, и в ней дыра. Вся квартира сгорела, правда, наша комната пострадала меньше всего, потому что была закрыта. А так — даже в туалете не было дверей.

Хозяева накануне уже уехали в новую квартиру, а бомжиху эту в старой оставили — зачем она им в новой квартире нужна? У неё ведь брат в тюрьме, который за рецидивизм 20 лет сидел.

Потолок рухнул, дверь лежит от комнаты, и в ней дыра. Вся квартира сгорела.

Ну, куда деваться? Помыли, убрали, почистили. Я взял фанеру, саморезом дверь заделал.

Юля: И больше года жили в этой сгоревшей квартире: мы и бомжиха. Год тихого ужаса.

Серёжа: Мы уже хотели эти деньги забрать, а хозяин кричит: денег нет, все твои деньги я потратил. А прописывать не хотел. Водили нас за нос, деньги не давали, тянули. То он за границу уедет, то в департамент какой-то — такой весь «на переговорах». Я не понимал, где он работает. Уже подготовил пару-тройку крепких ребят, чтобы забрать у него эти деньги. В итоге они нас там прописали, но это было потом.

Как-то я приезжаю с гастролей. Юля мне рассказывает: вот, Серёжа, наша соседка стала водить сюда своих друзей бомжей, которые на помойках бутылки собирают. Я говорю, ладно тебе, всё нормально, успокойся. Ложусь спать, и часа в четыре просыпаюсь. Слышу: где-то вода льётся, выхожу посмотреть. А двери в ванной не было, стенки тоже — только ширмочка. Открываю её, а там мужик бородатый моется и ко мне поворачивается: мол, шторку закрой. А я, соответственно, говорю, мол, понял, сейчас выйду. И вышел. А мы не все отходы после пожара убрали, и в коридоре стоял диван с торчащей пружиной. Я оттуда подлокотник деревянный выкорчевал, вернулся к мужику и давай его этой палкой прогонять. Он как был голый — так и бегал по квартире; забежал в комнату к соседке — она тоже голенькая. Все они голенькие, короче говоря, от меня бегают. Она мне: «Саша, выйди вон». А я Серёжа. Пришлось поговорить по-мужски.

Короче, всех голых я выпихнул за дверь, из окна им вещи выкинул. Она давай милиции звонить, и участковый пришёл, с которым мы были раньше знакомы. Я сначала ему не открывал, но он мне сказал, чтобы я не тревожился, что там хотят со мной поговорить по-нормальному. Пошёл я в паспортный стол к начальнику Краснопресненского ОВД. Он мне и поведал: у нас от этой женщины на вас очень много заявлений. И действительно — показывает мне толстую пачку её заявлений. Хочу сказать, писала она очень хорошо, грамотно, без ошибок. Она была интеллигентная, видимо, в отличие от своего брата, который в тюрьме сидел, но планку у неё все равно перекрывало. И начальник говорит: «Мы так рады, что ты, барабанщик группы „Дюна“, туда поселился. Ты себе не представляешь, сколько лет мы не могли в этой квартире навести порядок — а ты за два-три месяца его навёл». Понимаешь, да, какой «порядок»? Там не обошлось без рукоприкладства. «Короче, — продолжает начальник, — поступай, как хочешь, но я тебе советую (только никому не говори) её выгнать, забрать ключи и обратно не пускать. Она станет к вам ходить, но нет такого закона, чтобы мы с вами разобрались: вы сами должны это делать в своей квартире. А так, пока её не убьют, мы влезать права не имеем». И до сих пор такая система: полиция не может ничего поделать, это только суд решает.

Ну, я её выгнал. Соседи мне говорят: вот, она стучится-скребётся, открывай ей, Сережа. Я им отвечал: вам её жалко, вы и пускайте. В итоге она полгода жила в подъезде. Материла меня всё время, но её почему-то к себе не брали ни дочь родная, ни мать. А я её не пускал, потому что она нас как-то раз опять подожгла: ночью просыпаемся — дым. Думаю, сигнал от милиции я понял правильно: хочешь жить спокойно, решай проблему сам. Мы ж так-то её пускали, но она человек неадекватный, всё равно делала своё дело. Особенно когда я уезжал на гастроли.

Правда, когда я её прогонял, она полетела с лестницы и ударилась о батарею. Я вначале испугался, но она встала и пошла. Серёжа, ты, говорит, плохой, толкаешься. Мне до сих пор стыдно. Переживаю: думаю, где она живёт. Слышал, она квартиру получила. Я своему другу говорю (он гитаристом в «Дюне» работает): «Игорь, женись на ней, и она тебя пропишет с в этой квартире».

Юля: Он же жил с ней?

Сережа: Нет, это он с анапской жил Олей. Я ему тогда так и сказал: ты не ту обнял девушку.

В какой-то момент нам дали двухкомнатную квартиру, и мы уехали из коммуналки. А эту коммунальную мы стали сдавать друзьям за 50 долларов в месяц — это была ерунда по тем временам даже, когда в среднем не меньше чем за 300 можно было снимать. А тут — за 50. Нормально. Мы этим оплачивали свою квартиру. А что, бартер! Мы заслужили, Юля столько там пережила.

Сигнал от милиции я понял правильно: хочешь жить спокойно, решай проблему сам.