Н

ам нравится секс. Нам нравится заниматься им с одним человеком — в большинстве случаев. Мы предпочитаем делать это уединённо, вдалеке от друзей, родственников и знакомых – опять же в большинстве случаев. Чаще всего пары, у которых после секса получаются дети, воспитывают их вместе. Мы появляемся с нашими партнёрами на вечеринках, знакомим их с родителями и друзьями. Прощаясь по утрам, мы возвращаемся к любимым по вечерам, а не бегаем днём в поисках очередного партнёра. Опять же в большинстве случаев.

Для нас такое сексуальное поведение совершенно нормально. Но 5500 видов млекопитающих (не говоря уже о других представителях флоры и фауны) очень удивились бы, узнав о наших предпочтениях. Возможно, они даже назвали бы его аморальным. Только люди, шимпанзе и дельфины часто занимаются сексом ради удовольствия, а не для продолжения рода. Но даже шимпанзе и дельфины не клянутся в верности одному партнёру и не занимаются любовью уединенно, а предпочитают менять партнёров и спариваться у всех на виду. 

Почему наше сексуальное поведение настолько кардинально отличается от поведения животных? Как получилось, что мы изгои в мире секса животных?

Ответ может показаться довольно очевидным: мы эволюционно более развиты, чем животные, у нас есть речь, мы используем орудия труда. Наше сексуальное поведение, которое не мешало людям строить дома, работать и создавать цивилизации, является следствием более развитого мозга, способности говорить и использовать эти самые орудия труда. Представьте, что женщины и мужчины, подобно животным, крайне зависимы от периода течки. В таком случае, как только у любой женщины наступал бы период спаривания для продолжения рода, все мужчины в радиусе километра бросали бы свою работу и бежали приплясывать и драться с другими мужчинами в попытке привлечь внимание женщины. Не продуктивно.

 

Почему нам нравится секс и зачем нужны мужчины: Биолог Джаред Даймонд об истоках сексуальности. Изображение № 1.

   

Джаред Даймонд — эволюционный биолог, антрополог и физиолог. В 1997 году за книгу «Ружья, микробы и сталь» получил Пулитцеровскую премию. В 2005 году по её мотивам National Geographic сняли документальный фильм. 

Эволюционный биолог Джаред Даймонд предлагает по-другому взглянуть на причинно-следственные связи: именно секс ради развлечения сыграл не менее важную роль в развитии речи человека и его способности к труду, чем мозг и прямохождение. Джаред Даймонд много лет провёл на Новой Гвинее, где изучал поведение птиц, животных и местного населения. Накопленные знания он вложил в несколько научно-популярных книг о развитии человечества, которые стали бестселлерами во многих странах мира. За книгу «Ружья, микробы и сталь», рассказывающую о причинах неравномерного развития цивилизаций, Даймонд получил Пулитцеровскую премию в 1997 году.

FURFUR предлагает своим читателям познакомиться с менее известной книгой Джареда Даймонда «Почему нам так нравится секс: эволюция сексуальности человека», которая помогает с неожиданной стороны посмотреть на наше сексуальное поведение. С помощью сравнений человеческого поведения с животным, а также приводя наглядные примеры из жизни сохранившихся до наших дней племён, Даймонд пытается понять причины нашей «сексуальной необычности» и объясняет, для чего нужны мужчины. Книга «Почему нам так нравится секс: эволюция сексуальности человека» вышла в издательстве АСТ в 2013 году.

   

§ 5 Для чего нужны мужчины?

   

   

Так для чего же нужны мужчины? Этот вопрос, может, и звучит как дурацкая шутка, однако затрагивает болевую точку нашего общества.

   

В прошлом году я получил примечательное письмо. Профессор одного университета, расположенного в очень далёком городе, приглашал меня на академическую конференцию. Имя профессора мне ни о чём не говорило, более того, из этого имени невозможно было даже понять, мужчина он или женщина. Конференция должна была продолжаться целую неделю, плюс утомительные долгие перелёты. Однако письмо было чрезвычайно изящно написано. Если конференция будет организована настолько же хорошо, она может оказаться крайне интересной. После некоторых колебаний я, несмотря на свою занятость, принял приглашение.

Все мои сомнения рассеялись, как только я прибыл на конференцию, которая во всех деталях оправдала мои ожидания. Более того, устроители приложили немало усилий, чтобы как можно лучше организовать мне дополнительную программу, в том числе шопинг, орнитологические наблюдения, банкеты и посещение археологических раскопок.

Профессор, создавший этот шедевр организации, и автор блестящего пригласительного письма оказался женщиной. Она не только сделала очень интересный доклад на конференции, не только была приятным собеседником, но и одной из самых обаятельных женщин, которых я когда-либо встречал на своём веку.

Во время одного из походов по магазинам, организованных моей очаровательной хозяйкой, я купил несколько подарков для моей жены. Студент, приставленный ко мне в качестве гида, очевидно, рассказал об этих покупках моей новой знакомой, потому что она упомянула о них, когда мы сидели рядом на банкете. И вот что она, к моему удивлению, сказала: «Мой муж никогда не покупает мне подарков!» Сама она в начале их супружеской жизни дарила мужу подарки, но поскольку он никогда не отвечал взаимностью, она тоже перестала это делать.

Тут один из гостей, сидевший по другую сторону стола, начал расспрашивать меня о моих наблюдениях за райскими птицами в Новой Гвинее. Я рассказал, что самцы райских птиц не проявляют никакой заботы о своём потомстве, вместо этого они посвящают все свои силы и всё своё время поискам других самок для того, чтобы спариться с ними. И снова моя соседка, к моему удивлению, воскликнула: «Типичные мужчины!» Правда, потом она оговорилась, что её муж гораздо лучше большинства мужчин, поскольку он всячески поддерживал её увлечение наукой и радовался её успешной научной карьере. Однако при этом большую часть вечеров он проводил вместе с товарищами по работе, а по уик-эндам смотрел телевизор, не выказывая ни малейшего желания помочь жене по дому или позаниматься с детьми. После неоднократных настойчивых просьб она сдалась и наняла домработницу.

Конечно, это вполне обычная история, и она засела у меня в мозгу только потому, что эта женщина была чрезвычайно красива, мила и талантлива и, казалось бы, мужчина, решивший жениться на ней, будет стараться проводить с ней время.

И всё же домашняя жизнь моей радушной хозяйки была куда приятнее, чем у многих других жён. Когда я только начинал работать в горах Новой Гвинеи, меня сильно возмущало униженное положение женщин. Супружеские пары, с которыми я встречался во время своих экскурсий в джунгли, выглядели примерно так: впереди шёл муж, в руках которого не было ничего, кроме лука и стрел, а позади плелась жена, сгибаясь под тяжестью собранного хвороста, плодов и младенца. Мужские охотничьи вылазки, похоже, затевались в основном ради возможности провести время с друзьями: изрядную часть добычи съедали сами охотники прямо в лесу. Женщин продавали, покупали или бросали, не спрашивая их согласия.

Позже, когда у меня появились свои дети, я начал лучше понимать психологию мужчин-охотников из Новой Гвинеи, сопровождающих свои семьи на лесных тропах. Гуляя с детьми, я должен был постоянно следить за тем, чтобы они не упали, не ушиблись, не потерялись, да мало ли что ещё может случиться с ребёнком на прогулке. Однако отцу семейства из Новой Гвинеи приходится быть ещё бдительнее, поскольку в джунглях их жён и детей подстерегает намного больше опасностей. Оказалось, что мужчина, идущий налегке рядом с тяжело навьюченной женой, выполняет важную роль дозорного и защитника. Его руки должны быть всё время свободными, чтобы в случае внезапного нападения мужчин из чужого племени он мог как можно быстрее пустить в ход свой лук и стрелы. Однако охотничьи походы мужчин и торговля женщинами смущают меня по-прежнему.

Так для чего же нужны мужчины? Этот вопрос, может, и звучит как дурацкая шутка, однако затрагивает болевую точку нашего общества. Женщины больше не согласны терпеть привилегии, которые мужчины себе присвоили, и осуждают тех мужчин, которые больше заботятся о себе, чем о жене и детях. Кроме того, здесь сокрыта большая теоретическая проблема для антропологов. С точки зрения пользы для самок и детёнышей самцы большинства видов млекопитающих нужны только для того, чтобы ввести сперму. Сразу после спаривания самец бросает самку, возложив на неё одну бремя растить, кормить и воспитывать их общее потомство. Однако самцы Homo sapiens отличаются тем, что они (обычно или по крайней мере часто) остаются после копуляции со своей партнёршей и своими отпрысками. Антропологи полагают, что такое расширение круга обязанностей мужчины сильно способствовало развитию многих отличительных черт нашего вида. И вот почему.

   

По мнению антропологов, мужчины отправляются на охоту, чтобы добыть мясо для своих жён и детей.

   

Экономическая роль мужчин отличается от роли женщин во всех сохранившихся до наших дней обществах охотников и собирателей (в таких обществах жило всё человечество до возникновения сельского хозяйства примерно десять тысяч лет назад). Мужчины большую часть времени охотятся на крупных животных, тогда как женщины большую часть времени собирают съедобные растения, ловят мелких животных и растят детей. Антропологи традиционно рассматривали эти повсеместные ролевые различия как разделение труда, которое соответствует общим интересам семьи и служит примером разумной стратегии сотрудничества. Мужчины в силу ряда объективных причин лучше женщин приспособлены для того, чтобы преследовать и убивать крупных животных: они, как правило, физически сильнее, чем женщины, и им не надо постоянно носить с собой ребёнка, чтобы кормить его.

По мнению антропологов, мужчины отправляются на охоту, чтобы добыть мясо для своих жён и детей.

Очень похожее разделение труда существует и в современном обществе: сегодня многие женщины по-прежнему уделяют заботе о детях намного больше времени, чем это делают мужчины. Хотя сегодня охота перестала быть главным мужским занятием, мужчины по-прежнему добывают пищу для своей семьи, но теперь они делают это, работая и зарабатывая деньги (как, впрочем, и большинство американских женщин). Выражение «добытчик и кормилец» и сегодня напоминает, что с древнейших времен смысл мужской работы заключается в добывании пищи.

Обеспечение мясом обычно рассматривается как отличительная обязанность мужчин традиционных охотничьих обществ, аналоги которой есть лишь у немногих видов млекопитающих — таких как волки и африканские гиеновые собаки. Её принято связывать с другими универсальными чертами человеческих обществ, отличающими нас от наших собратьев-млекопитающих. В частности, с тем, что мужчина и женщина остаются соединёнными в семейную пару и после копуляции и что человеческие дети (в отличие от обезьяньих) не способны сами добывать себе пищу в течение многих лет после рождения.

Из этой теории, настолько очевидной, что её обычно принимают на веру, вытекают два важных следствия, касающихся охоты. Если считать главной целью охоты добычу мяса для семьи охотника, то мужчины должны следовать промысловой стратегии, которая надёжно обеспечит им максимум мяса. Тогда мы вправе ожидать, что мужчина в среднем будет приносить больше мяса в единицу времени, если будет охотиться на крупных животных, а не на мелких. Во-вторых, мы можем предполагать, что охотник отдаст добычу или по крайней мере её лучшую долю своей жене и детям, а не другим членам племени. Насколько верны эти предположения?

Удивительно, но эти базовые для антропологии предположения почти не подвергались проверке. Зато не приходится удивляться, что первое основательное исследование было проведено женщиной — антропологом Кристен Хоукс из университета штата Юта. Это исследование базировалось на статистических данных о количестве пищи, добытой индейцами народности аче, обитающими в Парагвае. Данные были собраны Хоукс совместно с Ким Хилл, Магдаленой Хуртадо и Хиллардом Капланом. Аналогичные исследования Кристен Хоук, Николас Блёртон Джонс и Джеймс О’Коннелл провели в Танзании, среди народа хадза. Рассмотрим сначала результаты, полученные для аче.

Это племя искони добывало себе пищу исключительно охотой и собирательством, и даже начав в 1970-е годы селиться в основанных католическими миссиями земледельческих посёлках, они по-прежнему большую часть времени проводят, добывая себе пропитание в лесу. В полном соответствии с обычным для традиционных обществ разделением труда, мужчины аче охотятся на крупных млекопитающих — оленей и диких свиней пекари, а также собирают дикий мёд. Женщины выколачивают крахмал из пальмовой сердцевины, собирают фрукты и личинок насекомых, возятся с детьми. Количество охотничьей добычи очень сильно колеблется. Если удастся убить пекари или найти борть, то охотник приносит домой столько еды, что её хватает на многих членов племени, но иногда — в среднем каждый четвёртый из дней, проведённых на охоте, — он возвращается с пустыми руками.

Почему нам нравится секс и зачем нужны мужчины: Биолог Джаред Даймонд об истоках сексуальности. Изображение № 2.

   

После успешной охоты индеец аче не спешил с добычей к жене и детям, а начинал щедро делиться мясом с каждым соплеменником, оказавшимся поблизости.

   

Добыча женщины, напротив, предсказуема, и её объём мало меняется день ото дня. Пальм в округе множество, и количество добытого женщиной крахмала зависит лишь от времени, потраченного на эту работу. Женщина всегда может рассчитывать, что прокормит себя и детей, но ей никогда не выпадет такая находка, которой можно было бы поделиться с кем-то ещё.

Первой неожиданностью для Кристен Хоукс и её коллег стали сравнительные результаты двух добывающих стратегий — мужской и женской. Максимальные значения, выраженные в калориях, приходились, конечно, на долю мужчин: если охотнику везло и он приносил домой пекари, то получалось, что он за один день добыл 40 000 килокалорий. Однако в среднем мужчина добывал в удачный день 9634 килокалории, а женщина — 10 356. Средний показатель за период был у мужчины ещё ниже и равнялся 4663 ккал — ведь было немало дней, когда он вообще ничего не добыл.

Таким образом, в целом мужчины аче выиграли бы, переключившись на негероическую «женскую работу» по добыванию крахмала, вместо того чтобы с упоением гоняться за дикими зверями по лесу. Будучи физически сильнее женщин, мужчины, если бы они захотели, могли бы добывать пальмового крахмала ещё больше, чем женщины. В своём стремлении к большим, но ненадёжным ставкам мужчины аче напоминают азартных игроков, которые хотят во что бы то ни стало сорвать джекпот: в долгосрочной стратегии игроки извлекали бы большую выгоду, положив деньги в банк и получая небольшой, но предсказуемый процент.

Не меньшее удивление вызвало у исследователей и другое обстоятельство. После успешной охоты индеец аче не спешил с добычей к жене и детям, а начинал щедро делиться мясом с каждым соплеменником, оказавшимся поблизости. Точно так же они поступали и с добытым диким мёдом. В результате подобной щедрости три четверти всей добытой на охоте пищи достается кому угодно, но только не самому охотнику и не его жене и детям.

Легко понять, почему женщины аче не увлекаются охотой. Они не могут себе позволить проводить время на охоте, бросив дома детей, и они не могут себе позволить хотя бы раз вернуться домой с пустыми руками: голод может плохо отразиться и на лактации, и на беременности. Но почему же мужчины-охотники пренебрегают пальмовым крахмалом, довольствуясь менее выгодной в среднем охотой, и, вопреки устоявшимся антропологическим представлениям, даже не отдают семье всю добычу?

Этот парадокс подсказывает, что если мужчины аче с таким азартом отдаются охоте на крупную дичь, то, по-видимому, у них есть для этого стимул более важный, чем интересы их жен и детей. Когда Кристен Хоукс описывала мне эти парадоксы, у меня возникло неприятное предчувствие, что их подлинное объяснение, возможно, окажется не столь возвышенным и благородным, как священный миф о мужчине-добытчике, приносящем детям мясо. Я даже почувствовал, что мне хочется встать на защиту моих собратьев-мужчин и найти какие-то объяснения, которые помогли бы мне вновь поверить в благородную роль мужской стратегии.

Мое первое возражение на расчёты Кристен Хоукс сводилось к тому, что эти расчёты были сделаны в калориях. Каждый современный читатель, осведомлённый в вопросах здорового питания, прекрасно знает, что не все калории равны. Возможно, целью крупной охоты является удовлетворение нашей потребности в белке, пищевая ценность которого выше, чем у скромных углеводов, из которых главным образом и состоит пальмовый крахмал. Но ведь мужчины аче добывают не только богатое белком мясо, но и мёд, который состоит из столь же скромных углеводов, что и пальмовый крахмал.

Пока мужчины живущего в пустыне Калахари народа сан (бушменов) охотятся на крупного зверя, их женщины собирают и готовят к употреблению орехи монгонго, очень богатые белком. Пока охотники новогвинейских равнин проводят день за днём в поисках кенгуру (чаще всего безуспешных), их жены и дети в предсказуемых количествах добывают белок в виде рыбы, крыс, пауков и личинок. Так почему же бушмены и папуасы Новой Гвинеи упорно не хотят поступать так же, как их жены?

   

Охота — это хорошая школа боевых навыков, которые, безусловно, пригодятся мужчинам для защиты своего племени от врагов.

   

Тогда я начал думать: может быть, мужчины аче — просто необычайно плохие охотники, исключение среди современных охотничьих племен? Несомненно, инуитам (эскимосам) и индейцам, живущим в полярных областях, охотничьи навыки жизненно необходимы, особенно зимой, когда им почти недоступна никакая еда, кроме крупной дичи. Мужчинам народности хадза (Танзания) охота приносит в среднем больший результат, чем мужчинам аче, поскольку они охотятся в основном на крупную дичь. Однако новогвинейские мужчины, так же как и аче, упорно продолжают охотиться, хотя их добыча очень скудна. С другой стороны, удачливые хадза постоянно подвергают и себя, и своих близких огромному риску, так как из 29 дней, проведённых ими на охоте, 28 оказываются совершенно бесплодными. Семья охотника может умереть с голоду, дожидаясь, пока их муж и отец наконец сорвёт свой джекпот и притащит домой тушу жирафа. И в любом случае отнюдь не всё мясо, добытое на охоте хадза или аче, будет отдано семье. Так что для семьи охотника вопрос о том, что более эффективно в принципе — охота на крупного зверя или собирательство, — сугубо академический. Охота на крупного зверя явно не самый лучший способ прокормить семью.

Всё ещё стремясь оправдать мужчин, я задал себе вопрос: а не может ли щедрость, с которой охотник делится добычей с соплеменниками, быть проявлением взаимного альтруизма? Допустим, я надеюсь добыть жирафа лишь один раз за 29 дней, на то же рассчитывает и каждый из моих друзей-охотников. Но все мы охотимся в разных местах, и все наши жирафы, вероятно, будут убиты в разные дни. Если каждый из удачливых охотников согласится поделиться мясом с другими охотниками и их семьями, то все они часто смогут наедаться до отвала. Однако при таком подходе охотник должен делиться добычей по возможности с лучшими охотниками, от которых с большей вероятностью можно будет получить мясо в другой день.

Однако в действительности удачливые охотники народностей аче и хадза делятся добычей с каждым, кто оказался поблизости, независимо от того, какой он охотник — хороший или безнадёжно плохой. Тут возникает закономерный вопрос, а зачем мужчина аче или хадза вообще тратит время на охоту, если он в любом случае может получить долю добычи, даже если сам он никогда ничего не добыл? И наоборот — зачем ему охотиться, если всю добычу всё равно придётся раздать? Почему тогда охотник не собирает орехи и не ловит крыс, которых он сможет принести домой и которыми не надо будет ни с кем делиться? Должен же быть во всём этом хотя бы какой-нибудь низменный смысл, который ускользнул от моего внимания, пока я пытался отыскать в действиях мужчин-охотников благородные мотивы.

Ещё одно возвышенное объяснение, подумал я, может заключаться в следующем: вероятно, щедрость при раздаче мяса помогает всему племени, члены которого, по всей видимости, разделяют и нужду, и процветание. Недостаточно сконцентрироваться на пропитании только своей семьи, если остальные члены племени голодают и, ослабев, не смогут в случае чего отразить нападение врагов. Такое объяснение в принципе возможно, однако оно опять возвращает нас к изначальному парадоксу. Если добывание пальмового крахмала, собирание фруктов или личинок — это наилучший способ обеспечить едой всё племя аче, то мужчинам не следует тратить столько времени, гоняясь за случайным пекари.

Предприняв последнюю попытку обнаружить семейную ценность охоты, я задумался о связи охоты с ролью мужчины как защитника. Самцы многих видов животных, например певчих птиц, львов, шимпанзе, немало времени посвящают патрулированию границ своей территории. Это патрулирование служит многочисленным целям: обнаружить и изгнать вторгшегося чужака; не упустить возможности самому вторгнуться на чужую территорию; следить за появлением хищников, которые могут напасть на самку или потомство; знать о сезонных изменениях в количестве разных видов корма и других ресурсов. Точно так же действуют и люди-охотники: преследуя добычу, они одновременно отслеживают и потенциальные опасности, и благоприятные обстоятельства, которые могут пригодиться всему племени. Кроме того, охота — это хорошая школа боевых навыков, которые, безусловно, пригодятся мужчинам для защиты своего племени от врагов.

Несомненно, подобная роль охоты очень важна. Однако встаёт вопрос, какие конкретно опасности охотники пытаются отследить и чьи интересы они при этом прежде всего преследуют. В некоторых регионах мира львы и другие крупные хищники по-прежнему представляют угрозу для людей, однако наибольшая опасность для любого племени охотников-собирателей всегда исходит от людей — мужчин соперничающего племени. Мужчины в подобных обществах постоянно участвуют в межплеменных войнах, основной целью которых является убийство воинов вражеского племени. Захваченных женщин и детей побежденного врага либо убивают, либо обращают в жён и рабов соответственно. В худшем случае охотников, патрулирующих границы своей территории, можно рассматривать как агрессоров, преследующих собственные эгоистические генетические интересы за счёт мужчин соперничающего племени. В лучшем случае их можно считать защитниками своих жён и детей, но защищают они их главным образом от нападений других мужчин. Даже в этом случае польза и вред от патрульной активности мужчин для остального племени как минимум примерно одинаковы.

Почему нам нравится секс и зачем нужны мужчины: Биолог Джаред Даймонд об истоках сексуальности. Изображение № 3.

   

За несколько минут полового акта «на стороне» мужчина, в остальное время верный муж, может удвоить своё потомство.

   

Таким образом, все мои пять попыток приписать охотникам аче какие-то благородные мотивы или разумные оправдания их охотничьей страсти провалились. Кроме того, Кристен Хоукс напомнила мне ещё одну неприятную истину: в отличие от собирательства, которым занимаются жены и дети аче, охота не служит мужчинам лишь средством пропитания, они получают от этой деятельности дополнительную выгоду.

Начнём с того, что у аче, как и других народов, внебрачный секс не является чем-то необычным. Нескольким десяткам женщин аче был задан вопрос о том, кого они считают возможным отцом (т. е. сексуальным партнёром примерно на момент зачатия) своих детей. Оказалось, что на каждого из 66 детей этих женщин пришлось в среднем по 2,1 отца. Из выборки в 28 мужчин женщины чаще называли в качестве своих любовников умелых, а не неудачливых охотников, их же они считали возможными отцами своих детей.

Чтобы понять биологическое значение супружеской измены, вспомним главу 2 и те особенности репродуктивной биологии, которые мы в ней обсуждали: факты красноречиво говорят о том, что эволюционные интересы мужчин и женщин кардинально различны. Связь со множеством партнёров ничего не дает женщине с точки зрения количества переданных генов. Как только женщина забеременела от одного мужчины, ей бессмысленно вступать в связь с другим: она все равно не сможет зачать ещё одного ребенка в течение по меньшей мере ближайших девяти месяцев (а в обществах охотников и собирателей с их продолжительной лактационной аменореей — даже нескольких лет). С другой стороны, за несколько минут полового акта «на стороне» мужчина, в остальное время верный муж, может удвоить своё потомство.

А теперь сравним репродуктивные результаты двух разных стратегий охоты, одну из которых Хоукс называет «стратегией кормильца», а другую — «стратегией хвастуна». Кормилец предпочитает скромное, но предсказуемое собирательство: добычу пальмового крахмала, ловлю мелких грызунов. Хвастун же охотится на крупного зверя, но прежде чем ему удастся сорвать банк, пройдёт очень много времени, и доход у «хвастуна» в среднем ниже, чем у «кормильца». Кормилец приносит домой в среднем больше пищи, хотя у него не найдётся лишнего кусочка для того, чтобы поделиться с соседями. Хвастун в среднем приносит жене и детям меньше пищи, однако иногда у него оказывается столько еды, что он может угостить многих.

Очевидно, что если женщина оценивает свой генетический успех по количеству детей, которых она сумеет поставить на ноги (а это прямо зависит от того, будет ли у них необходимое количество пищи), то ей лучше выйти замуж за «кормильца». Но ещё лучше, если при этом по соседству будут жить соседи-«хвастуны», с которыми она может иногда вступать во внебрачные сексуальные отношения в обмен на мясо для себя и для своих детей. Племя в целом тоже любит «хвастунов» за то, что они редко, но зато щедро делятся своей добычей.

Что касается самого мужчины-«хвастуна», то в его генетической стратегии есть и плюсы, и минусы. Одно из преимуществ — это возможность иметь больше детей, занимаясь сексом с большим числом женщин. Ещё одно преимущество — популярность «хвастуна» у соплеменников: каждый хочет быть соседом человека, который щедро раздает мясо, и, возможно, кто-то из благодарных соседей отдаст ему в жёны свою дочь. В лучах славы отца-«хвастуна» греются и его дети, наследующие симпатии соплеменников.

   

Родители передают детям свои гены, у братьев и сестёр большинство генов общие. В то же время конкуренция между потомками одной пары потенциально наиболее остра, и дети — всегда потенциальные соперники родителям.

    

Минус стратегии «хвастуна» опять же в том, что он приносит своей жене и детям в среднем меньше еды; это означает, что, вероятно, не все законные дети «хвастуна» выживут. А поскольку его жена в его отсутствие тоже может вступить в сексуальные отношения с другим мужчиной, то есть риск, что не все её дети являются его детьми. Так что всё-таки лучше — быть возможным отцом множества детей, как «хвастун», или гарантированным отцом немногих, как «кормилец»?

Для ответа на этот вопрос нам придётся сделать некоторые подсчёты: сколько детей в целом сможет вырастить жена «кормильца»; каков среди них процент внебрачных детей; насколько привилегированный статус ребёнка, отцом которого считается «хвастун», увеличивает шансы ребёнка выжить. У разных племён и в разных природных условиях эти показатели существенно разнятся. Когда Хоукс оценила их для аче, то пришла к выводу, что в широком диапазоне их значений «хвастуны» в целом передают свои гены большему числу выживших детей, чем «кормильцы». Возможно, именно в этом и заключается подлинная цель охоты на крупную дичь, а вовсе не в том, что традиционно считалось целью охоты, — добыче мяса для жены и детей. Значит, охотники аче больше пекутся о своих собственных генетических интересах, чем об интересах своих семей.

Итак, специализация мужчин на охоте, а женщин — на собирательстве не может считаться примером разделения труда, позволяющего семейной паре наилучшим образом удовлетворять общие интересы, а группе в целом — наиболее эффективно использовать свою рабочую силу. Вместо этого образ жизни охотников и собирателей демонстрирует классический конфликт интересов. Как я уже говорил в главе 2, то, что с точки зрения передачи генов хорошо для мужчины, вовсе не обязательно хорошо для женщины и наоборот. У супругов есть общие интересы, но у них есть и противоречащие друг другу интересы. Для женщины лучше выйти замуж за «кормильца», однако мужчине выгоднее не быть «кормильцем».

В ходе биологических исследований, проведённых за последние десятилетия, было выявлено множество подобных конфликтов интересов и у животных, и у людей — не только конфликты между мужьями и жёнами (или между самцами и самками), но также между родителями и детьми, между беременной женщиной и эмбрионом, а также между детьми в семье. Родители передают детям свои гены, у братьев и сестёр большинство генов общие. В то же время конкуренция между потомками одной пары потенциально наиболее остра, и дети — всегда потенциальные соперники родителям. Многочисленные исследования на животных выявили, что взращивание потомства сокращает среднюю продолжительность жизни родителей из-за повышенного расхода энергии и других рисков. Детёныш для родителей — возможность передать свои гены, но ведь у родителей могут быть и другие подобные возможности. С точки зрения родительских интересов может оказаться выгоднее бросить одного детёныша и направить ресурсы на взращивание другого, тогда как в интересах детёныша — выжить (пусть даже за счёт родителей). В мире животных, как и в мире людей, подобные конфликты подчас приводят к детоубийству, отцеубийству или братоубийству. Биологи объясняют подобные конфликты теоретическими расчётами, исходя из данных генетики и экологии. А нам всем семейные конфликты знакомы на собственном опыте, без всяких теорий. Конфликты интересов между людьми, тесно связанными между собой кровными или брачными узами, — обыденные, самые распространённые трагедии нашей жизни.

Почему нам нравится секс и зачем нужны мужчины: Биолог Джаред Даймонд об истоках сексуальности. Изображение № 4.

   

Но даже среди женатых мужчин, как мы знаем, есть и такие, кто больше печётся о себе, чем о своих жене и детях; такой мужчина тратит много энергии, времени и денег на то, чтобы волочиться за другими женщинами и предаваться другим занятиям, которые считаются атрибутами «настоящего мужика».

   

Насколько универсальны подобные выводы? Ведь Кристен Хоукс и её коллеги изучали всего две народности охотников-собирателей — аче и хадза. Выводы ученых не мешало бы проверить и на других охотниках-собирателях. Результаты могут сильно варьироваться от племени к племени и даже от человека к человеку. Мой личный опыт на примере Новой Гвинеи подтверждает правоту Хоукс, причём ещё более определённо. На Новой Гвинее очень мало крупных животных, добыть их удаётся редко, и охотники частенько возвращаются домой с пустыми руками. Изрядную часть добычи охотники сами съедают в лесу, а то, что приносят домой, тут же раздают направо и налево. Охота на Новой Гвинее не выдерживает критики с точки зрения экономической эффективности, однако она приносит удачливым охотникам очевидные статусные выгоды.

Но имеют ли выводы Хоукс какое-то отношение к нашему собственному обществу? Наверное, вы уже рассердились, поскольку предвидели этот мой вопрос и думаете, что знаете и мой ответ: дескать, я считаю, что американские мужчины по большей части тоже ведут себя непорядочно. Разумеется, ничего похожего я не хочу сказать. Я признаю, что многие американские мужчины или даже большинство из них (интересно, какое именно большинство?) — образцовые мужья, которые много работают, чтобы больше зарабатывать, отдают заработанное своим семьям, заботятся о детях и не изменяют жёнам.

Тем не менее кое-что из сказанного об индейцах аче справедливо по крайней мере для части нашего общества. Некоторые американские мужчины всё же бросают своих жён и детей. Доля разведённых мужчин, которые, несмотря на решения судов, пренебрегают своим долгом и не поддерживают собственных детей, оставшихся с матерью, настолько высока, что государство вынуждено что-то с этим делать. Родителей-одиночек в Америке уже больше, чем родителей, живущих в браке, причём среди одиночек преобладают женщины.

Но даже среди женатых мужчин, как мы знаем, есть и такие, кто больше печётся о себе, чем о своих жене и детях; такой мужчина тратит много энергии, времени и денег на то, чтобы волочиться за другими женщинами и предаваться другим занятиям, которые считаются атрибутами «настоящего мужика». Типичные атрибуты такого стиля — автомобили, спорт и выпивка. Образно говоря, такой мужчина приносит домой далеко не всё мясо, какое добывает. Не берусь утверждать, что мужчин-«хвастунов» в Америке больше, чем мужчин-«кормильцев», но процент «хвастунов» явно нельзя сбрасывать со счетов.

Исследования бюджета времени работающих семейных пар показали, что работающая американка тратит на выполнение своих обязанностей (работа плюс дети плюс домашнее хозяйство) вдвое больше времени, чем её муж, и при этом за одну и ту же работу женщины, как правило, получают меньше, чем мужчины. Когда мужчин попросили оценить время, которое они сами и их жены посвящают детям и работе по дому, оказалось, что мужья склонны переоценивать количество своих часов и при этом преуменьшать время, которое отдали детям и дому их жёны. По моим впечатлениям, в таких развитых странах, как Австралия, Южная Корея, Германия, Франция и Польша (называю только страны, с которыми я более или менее знаком), вклад мужчины в ведение домашнего хозяйства и воспитание детей ещё меньше. Вот почему вопрос «Для чего нужны мужчины?» сегодня актуален не только для антропологов, но и для всего нашего общества.

Текст: Юля Антипова.