Впервые услышать Changes автору этой статьи довелось много лет назад: друг поставил компакт в магнитолу и со словами «Это сектанты, послушай: они поют про конец света» включил «Fire of Life». Песни с этого альбома были записаны в период с 1969-го до середины 1970-х, но изданы только в 1994-м. Тогда на бэк-вокале пела бывшая жена вокалиста Роберта Николаса Тейлора — Карен, сегодня группа, пережившая реюнион, играет в первоначальном составе: уже названный Роберт Николас Тейлор, бывший солдат и боксер, и его кузен, Роберт Теслак.

Действительно, последователи языческого культа (такой неопаганизм), музыканты и художники Тейлор и Теслак несут религию в массы и продолжают давать концерты и участвовать в культовых мероприятиях. Корреспондент FURFUR побеседовал с Робертом после московского концерта Changes в клубе «Театръ» и послушал о пути воина, на который они встали давным-давно и с которого не сойдут, по-видимому, пока не наступит Рагнарёк.

 

 

 

Роберт Николас Тейлор

музыкант, художник и воин

  

 

 

Вам известно, что вы приехали в день выборов в Москве? На ваш взгляд, что-то поменялось в системе выборов в последние несколько лет?

Пожалуй, все началось с убийства Джона Кеннеди, который был не просто президентом, но человеком, всем своим существом представляющим полную противоположность интересам определенной группы людей, приспешников Линдона Джонсона (следующий после Кеннеди президент США. — Прим. ред.) или Барака Обамы. У этих людей есть совершенно конкретная цель: установить в государстве систему, сходную с той, что была в СССР. Это объясняет и возникновение шпионов. Зачем вообще шпионить за людьми? Назовите мне хоть одну хорошую причину.

Разве это не повсеместно происходит? Довольно распространенная и старинная тактика.

Это способ контролировать людей. И вместе со шпионством, с агентами спецслужб был сделан целый комплекс вещей, служащих этой цели. Например, они вручили оружие Департаменту природных ресурсов, чтобы готовить их к военным столкновениям и кровопролитным битвам. Что открыто свидетельствует о том, что они боятся населения Америки. С другой стороны, американцы покупают оружие по собственной воле на случай какого-нибудь значительного события, когда ружье может пригодиться.

 

«Сколько ни сбивай меня с ног, я буду вставать»: Интервью с Робертом Тейлором, лидером Changes. Изображение № 1.

 

У вас есть оружие?

Конечно есть, я же американец, у меня всю жизнь были ружья, что совершенно не значит, будто я выхожу на улицу мочить и грабить. Для меня ружье — просто инструмент: молоток необходим, чтобы забивать гвозди, а ружье — чтобы из него стрелять. Я тревожусь о том, что наступит война, меня беспокоит, что я увижу кровь на рукаве. Множество людей покупают оружие и не могут дождаться, когда же, наконец, начнется революция, ну или хотя бы гражданская война. И я не один из них. Через две недели после начала военных действий эти люди пожалеют об этом. Потому что какому-нибудь работяге кажется, что война освободит его от труда, и тогда начнется настоящее приключение, но он не прав.

Но все-таки без ружья не обойтись?

В каком-то смысле да, но не до конца. Дело в том, что революция — это не только заряженная пушка, это вызов и испытание. Это целая наука, которая позволяет тебе узнать своего врага поближе. Это, кроме того, и вопрос безопасности. И куча других вещей, в которых требуется научный подход. Важно, как и в каких ситуациях ты используешь оружие, умеешь ли ты преследовать цель и какую именно цель преследуешь. Мысли о войне витают в воздухе: об этом говорят соседи, мужик на улице… И, кроме того, все до сих пор слушают, что говорит правительство, при этом правительство чувствует себя неуютно по отношению к населению страны, и население страны тоже чувствует себя из-за своего правительства как-то неуютно. Мы узнаем о действиях правительства благодаря собственной паранойе. И складывается ощущение, что во главе государства стоит тоже параноик, такой местный Иосиф Сталин. Непонятно, к чему все приведет: даже если Обаме устроят импичмент, войну будет вести вице-президент. Короче, давненько у нас не было хорошего президента. Очень-очень давно.

Получается теория заговора.

О да, что-то точно происходит прямо за нашими спинами. В школах орудует политическая пропаганда, что провозглашает лингвистические изменения в виде политкорректных слов: если они говорят тебе, какие слова использовать можно и какие нельзя, они уже программируют тебя на будущее.

У вас есть проблемы с правительством из-за слов, которые вы произносили и пели?

Конечно. Но мне все равно, я жизнь свою прожил и всласть наговорился. И выговорился. Они ничего уже мне не могут сделать. Когда я был молод, я тоже не молчал: в 1960-х я принадлежал к правому революционному движению. И для борьбы с правительством использовалось в том числе оружие. Но случилось кое-что неприятное — к нам проникли правительственные агенты, и мы так и не дошли до реализации цели. И к 1969 году я закрыл эту тему. Тогда-то я и обратился к музыке — она стала моим двигателем. Мне больше не с чем было работать, кроме искусства — и я стал рисовать и играть музыку. Правда, рисунки тоже были на политическую тему: статуя Свободы с черепом вместо лица и короной сверху. В общем, меня не любили. И я их понимаю: у меня IQ 164, и это выше, чем у Эйнштейна.

 

«Сколько ни сбивай меня с ног, я буду вставать»: Интервью с Робертом Тейлором, лидером Changes. Изображение № 2.

 

Вы их боитесь?

Нет. Я борюсь за своих детей и внуков. Для меня все еще имеет значение, что будет в будущем, хотя сам я старею. Я мог бы спокойно заниматься своим садом и забыть об этом, но нет. Ведь у меня есть дети. Что-то внутри меня сопротивляется мирному существованию: я всю жизнь был бойцом. Я был боксером, я был солдатом, и, чтобы я испугался, пуля должна просвистеть прямо у моего уха. Но и тогда я останусь твердо стоять на ногах.

Вы, я полагаю, уже слышали этот свист?

На меня четыре или пять раз покушались. Это заставило меня научиться просыпаться в нужное время и даже в густом тумане совершать верные движения. Один раз я находился на третьем этаже неубранного дома — лежал в спальном мешке. Я прилег туда, но по какой-то причине сразу не уснул. Я четко услышал топот сапог по тротуару, взглянул вниз через просветы в досках и увидал шестерых мужчин, входящих в дом. Потом они куда-то испарились, и секунду спустя я увидел, как кто-то поднимается по ступеням, не издав и скрипа, хотя лестница была старой. Я увидел, как он в полной тишине обнажил пистолет. Очень быстро я выпрыгнул и открыл дверь, успев схватить пистолет, но их уже и след простыл.

Другой раз наступил через несколько лет. Я был со своей женой в Западной Вирджинии, где мы живем. Мы ехали на машине вверх по холму, там решили остановиться и затормозили. Но тормоза не сработали. И мы покатились вниз по холму в центр города, где было полно людей, снующих туда-сюда по улицам. Больше никого не было за рулем, и машин кругом тоже не было, я ехал и не мог остановиться, и я взобрался на холм и только тогда наконец остановился. Стал проверять тормоза и увидел, что кто-то их подрезал. Было видно, что это дело чьих-то рук, кто-то сделал это намеренно. И это повторялось снова, и я снова выжил.

Глядя сегодня на ребят 20–25 лет, вы видите среди них отважных и храбрых?

Ну, смелость — это не то качество, с которым ты рождаешься. Это то, что нужно в себе воспитывать и взращивать. Часть этого развития — это тренировка способности выжить. Если выжил десять раз, чему-то ты точно научился. Выживи больше десяти раз. Человеческий дух способен все пережить. Мой сын говорит, что я мог бы позволить себе вертолет и остальное снаряжение, чтобы защитить семью. Но я ему отвечаю, что у вьетнамцев не было вертолетов и они при этом побили США. Слушай свое сердце и разум, чтобы понимать, как нужно действовать.

Что самое глупое можно сделать перед лицом опасности?

Самое глупое перед лицом опасности — это бездействие. Когда к твоей голове приставлен пистолет и взведен курок, не нужно стоять и ожидать выстрела. Двигайся, увернись от пушки — сделай что-нибудь. Никогда не позволяй судьбе решать за тебя. Это я понял из своего личного опыта. 15% человек двигаются под дулом пистолета, а остальные 85% застывают в неподвижности, воспринимая происходящее как сон. Но это не сон, и чем дальше, тем реальнее опасность. Опасность — это гиперреальность, а не виртуальная реальность. Война, любовь, жизнь и смерть — это все гиперреальность.

  

Опасность — это гиперреальность, а не виртуальная реальность. Война, любовь, жизнь и смерть — это все гиперреальность.

  

Время тоже очень важно. Например, если что-то взрывается прямо на улице или разворачивается какое-то опасное действие, 25 человек будут стоять и смотреть на это. И никто ничего не сделает. Я из тех людей, кто немедленно включится, призывая сделать что-нибудь. Даже если я буду делать что-то неправильное, это лучше, чем ничего, потому что я хотя бы попытался. Эти 15% человечества организуют действие. Остальные смотрят на происходящее как на страшный сон. Очнитесь, это не сон: сон — это все, что было до этой минуты. Смелость приходит к молодым людям, только когда они лицом к лицу сталкиваются с опасностью, нет больше другого способа. Я волнуюсь за своих детей и жену, конечно, но ведь я мужчина, я защитник, я буду бороться до последней капли крови.

 

 

«Сколько ни сбивай меня с ног, я буду вставать»: Интервью с Робертом Тейлором, лидером Changes. Изображение № 3.

 

Мне известно, что вы принадлежите к числу язычников...

В начале 1970-х, после того, как революция была закончена и все более-менее устаканилось, я был одним из основателей языческой религии, непосредственно связанной со скандинавами, с викингами. Ты спросила меня, что я думаю про тех, кому 20–25, а я уже в то время задумался над этим. Я собирал группы молодых людей и учил их основам этики, потому что это твой личный кодекс чести. В отличие от морали. Христианская мораль используется, чтобы смотреть на всех с высоко вздернутым носом, указывать на их ошибки и грехи. Этический код работает не так. Это то, с чем ты сам будешь иметь дело, когда нарушаешь свои личные правила. У этой религии есть много общего со славянскими верованиями: Один — это ваш Перун. Есть множество различных вариаций язычества. И я уже несколько раз пытался распространить это в России. 10–15 лет назад я давал длиннющее интервью журналу Elements, и потом, когда я приехал в Россию, оказалось, что многие люди знают меня. Я даже не знал, что у меня такая репутация здесь, что меня знают — и люди пели наши песни. Это всегда очень приятно. Кроме того, необходимо отличать сатанизм от светлого язычества, и я и мои товарищи постепенно двигаемся по этому пути. Heathenism (язычество) — это доброе слово, heathen значит «человек с холмов», только и всего. Христианство умирает.

Может быть, вы знаете, какой отведен срок христианству?

Ну, по состоянию на сегодня в Западной Европе уже видно, что ничего христианского не осталось нигде. Только 4–5% людей ходят в церковь — церковь пуста. В Америке все то же самое, за исключением некоторых провинциальных местечек, где кое-где еще есть баптисты. Когда бы вы ни встретили фундаменталистов, будь они христиане или мусульмане, уже есть признаки кризиса религии. Иудаизм, христианство, ислам и прочие подобные религии — я не хочу иметь с ними дела. Я хочу свою собственную религию, которая исходит изнутри, потому что это настоящая духовность. Я не верю в моральность поступков, я не верю в грех, эти вещи исходят извне, а не изнутри человека. Я верю в плохое и хорошее, в правильное и неправильное.

Помимо ритуальности, есть еще кое-что — и это время. Христиане смотрят на время как на отрезок, в котором все закончится вознесением живых на небо. То же самое с марксизмом, который приведет к торжеству рабочего класса. Это типа пятилетки в СССР, но ничего не происходит, все становится только хуже. Я смотрю на время как на круг, и все, что мы делаем, питает корни Древа жизни, и все плохое, что мы совершили, вернется к нему, и оно погибнет. Американских детей тем временем пичкают углеводами и ГМО, и они в 14 лет страдают от диабета и ожирения. Наш долг защитить их от этого, и, сколько бы меня ни сбивали с ног, я всегда буду вставать. Это — путь воина.

Редакция FURFUR благодарит агентство Arcto-promo за возможность проведения интервью.