Этой осенью вышла книга «Песни в пустоту» бывшего главного редактора журнала «Афиша» Александра Горбачёва и музыканта и промоутера Ильи Зинина. Книга посвящена истории потерянного поколения русского рока 1990-х, группам, которые никогда не выступали на больших площадках, не звучали по радио, но при этом очень точно отражали культуру и настроение той эпохи. FURFUR публикует отрывок из первой главы, рассказывающей о музыкальной среде 1990-х годов и трёх главных андеграундных клубах того времени.
С 7 по 14 марта 1991 года Ленинградский рок-клуб, что на Рубинштейна, 13, пышно отмечал свое десятилетие. В специально отведенном под юбилей павильоне «Ленэкспо» была устроена фундаментальная выставка «Реалии русского рока», где были и архивные фото и документы, представленные музыкантами, и художественные инсталляции, и даже филиал Храма Джона Леннона. На фестивале, организованном по такому случаю, играли все — и ветераны движения, появившиеся еще в 70-х (Юрий Морозов, «Россияне», «Мифы»), и совсем новые лица, еще не успевшие запомниться и примелькаться («Два самолета», «Колибри», «Дурное влияние»), и группы, составившие рок-клубовскую массовку в минувшее золотое десятилетие («Джунгли», «Тамбурин», «Дети»), и, разумеется, суперзвезды, к тому моменту уже бравшие стадионы и пользовавшиеся спросом на Западе. Правда, выступление группы «Зоопарк» в последний момент было отменено — зато Майк Науменко вышел на сцену в разгар финального сета «Аквариума» и сыграл вместе с ними свою классическую вещь «Пригородный блюз». В самом конце концерта Борис Гребенщиков объявил: группы «Аквариум» больше нет. Значительную часть экспонатов выставки в «Ленэкспо» растащили по домам и чуланам неизвестные люди. Через несколько месяцев не стало и группы «Зоопарк» — по причине смерти Майка Науменко. А еще через несколько месяцев исчезла и страна, в которую Майк с БГ принесли рок-н-ролл.
Эпоха великих свершений, канонизировавшая советскую подпольную рок-музыку, закончилась. Что делать дальше, толком не понимали даже люди, вполне осознанно уничтожившие прежнюю реальность, не говоря уж о музыкантах. Деятели культуры, привыкшие ругать государство, но неизбежно циркулировавшие в заданной им системе, оказались на свободе — и быстро столкнулись с ее издержками: теперь все было можно, но мало что было хоть кому-то нужно. Ленинградского рок-клуба уже не существовало, клубов в нынешнем понимании этого слова — с отлаженной экономикой, продуманной политикой и просчитанным балансом приходов и расходов — еще не существовало. Новая культура была вынуждена начинать с фундамента, не обладая при этом и малейшими знаниями о принципах строительства. Прежде чем говорить о том, как жили и пели герои 90-х, следует обозначить, где и как им приходилось жить и петь.
Герман Виноградов
художник, музыкант
В 80-х вообще не было клубной культуры. Никакой. Но, когда перестройка с гласностью начали набирать обороты, появились сквоты. В одном из таких и началась моя художественная жизнь. После окончания архитектурного факультета я не пошел работать по распределению и подался в дворники и сторожа: за это платили какие-то деньги, у тебя была масса свободного времени, и тебя не могли привлечь по закону о тунеядстве. Мне была нужна мастерская, где я мог бы спокойно рисовать, — и я пошел по району Китай-города искать себе место. А надо сказать, что в то время было очень много шикарных пространств, стоявших пустыми. Нежилой фонд был большой, была бесхозяйственность и не было бизнеса. В результате попал в один особняк, где на втором этаже оказалась в одиннадцатикомнатной квартире свободная комната. Точнее, две: я, как папа Карло, однажды постучался в стенку — и обнаружил там восьмигранную залу с двумя каминами. И год там провел, одновременно сторожа в этом же здании Мебельинторга: работа заключалась в том, чтобы утром открыть подъезд, а вечером закрыть. В квартире был полукруглый балкон, и я, сидя на нем, занимался гитарой — было очень классно. И очень многие мои друзья по Москве тоже так существовали — на каких-то словесных безбумажных договоренностях, на птичьих правах, не платя ни копейки ни за что*.
* Все интервью взяты авторами специально для этой книги, кроме отдельных случаев, где указано обратное.
Артемий
Троицкий
музыкальный критик
Из всех десятилетий, что на нашей территории существовала электрическая гитарная музыка, ситуация в 90-х, особенно в начале, была самой печальной. Здесь надо просто вспомнить, чем были 80-е годы. Их можно условно разделить на две половины: черную первую и светлую вторую. Но первая половина, притом что это была агония советской власти, период максимальных антироковых репрессий, все же стала временем, в которое было создано процентов семьдесят железобетонной классики русского рока, почти все лучшее, на мой взгляд: Башлачев, «Кино», «Аквариум», Майк, «Центр», «ДК», «Звуки Му». Включая и ранний «Телевизор», и «Странные игры», и московскую новую волну — «Ночной проспект», «Браво». Потом была вторая половина 80-х, которая в творческом отношении оказалась, может быть, не столь впечатляющей, зато это были годы общего признания, эйфории, выездов за рубеж, стадионных концертов. Куда-то делась вся попса и эстрада, Алла Пугачева тоже стала рокершей, всё подстилалось под рок. А в 90-е годы блистающий рок-н-ролльный крейсер постигла судьба «Титаника». Это был практически крах всего движения. Он выражался и в том, что оппозиционный рок утратил идентификацию, поколение протеста растерялось и не знало, против чего протестовать. И в том, что ветреная публика вместо «Аквариума», «ДДТ» и «Наутилуса» стала слушать «Ласковый май», «Мираж» и так далее. И в том, что провалились все западные проекты, относительно которых тоже было много ожиданий. Первая половина 90-х годов, я это помню прекрасно, у меня оставила ощущение выжженной земли, там просто нечего было делать. С этим связаны и какие-то мои личные метания: я пошел работать на телевидение, начал писать о политике, ушел в журнал Playboy и так далее — все это были попытки удрать из музыки и забыть об этом как о прекрасном сне, который обернулся кошмаром.
Андрей Алякринский
звукорежиссер клуба «Там-Там»
Никакой клубной культуры в то время еще не было. Сева Гаккель бывал в Нью-Йорке и Лондоне, видел, как это там происходит, был в CBGB, был знаком с группой Sonic Youth, еще с кем-то. Его идея заключалась в том, чтобы построить клуб, в который он сам ходил бы, если бы ему было двадцать. Что ему и удалось.
Всеволод Гаккель
экс-виолончелист группы «Аквариум», основатель клуба «Там-Там»
В Нью-Йорке я был поражен сбалансированностью, которую там увидел. В этом городе было множество уровней бытия: рядом с супергруппами и Madison Square Garden — гигантское количество клубов, альтернативных, экспериментальных, джазовых, блюзовых, каких угодно. То есть ту жизнь, которую мне хотелось бы вести, когда я был молод, я увидел уже в старшем возрасте. Ничего похожего здесь не было, я очень заразился этой идеей, и когда клуб с полтыка стал получаться, я в первую очередь хотел молодых людей оградить от искушений — славой, гигантской аудиторией, деньгами. Я сформулировал свое определение андеграунда — это то, что существует независимо от формации. В советское время считалось, что андеграунд — то, что существует вопреки системе, подавлявшей идеи. Но вышло так, что все те люди, которые были в андеграунде, как только были сняты барьеры, с этим андеграундом спокойно распрощались и пошли зарабатывать деньги. То есть этот андеграунд был обусловлен чисто экономическими причинами. Для меня это было совершенно неприемлемо, и построение нового андеграунда 90-х было такой попыткой восстановить культурный слой, чтобы люди ощутили радость игры для маленькой аудитории себе подобных. То есть тех, кто понимает правила игры. Потому что только в таком случае эта игра становится взаимообогащающей, происходит натуральный обмен идеями, энергией.
Валерий Постернак
журналист
У нас в Кривом Роге была группа. Играли мы что-то близкое к хард-року. И был у нас спонсор — бандит, как водилось в то время. Он оплатил нам поездку в Москву. Мы приехали туда, записались. В Москве я увидел множество клипов и открыл для себя гигантское количество новой музыки — Red Hot Chili Peppers, Nirvana и так далее. Нас поселили в доме отдыха в Жаворонках, и я там просто не отлипал от телевизора. Все имеющиеся деньги я потратил на музыку — покупал ее тогда еще на бобинах, в ларьках звукозаписи. Вернувшись, я распустил группу. У меня с собой было около сотни катушек с новой музыкой, я хотел играть что-то современное. От RHCP мне просто крышу снесло, я понял: вот она, музыка будущего! Со мной остался только басист, который меня поддержал, и я нашел молодых пацанов, которые играли что-то в духе Slayer, и сказал им: «Парни, какой Slayer, совсем другие времена на дворе!»
Москва и Петербург всегда соперничали между собой — в том числе и по части рок-музыки. Причем в этом смысле вторая столица, тогда еще называвшаяся Ленинградом, соревнование у первой явно выиграла — Московская рок-лаборатория очевидно уступала Ленинградскому рок-клубу и с точки зрения общей репутации, и с точки зрения имен, и с точки зрения мифа. В некотором смысле новая клубная инфраструктура в Москве делалась почти на пустом месте — на ее создателей не особенно давило славное прошлое или стремление ему себя противопоставить. Закономерно, что и площадки здесь возникали по новой логике — точнее, даже по нескольким. С одной стороны, тут был «Бункер» — почти настоящий клуб западного образца, по модели которого в конце десятилетия начали расти как грибы коллеги и конкуренты. С другой — типичные для 90-х дикие реликты вроде казино и бандитских ресторанов, куда зачем-то — видимо, потому что «положено» — приглашали играть музыкантов, причем бойцы нового андеграунда тут могли стоять в одном ряду с ветеранами советской эстрады. С третьей, были здесь и места, существовавшие вопреки рыночной экономике, а точнее, параллельно, как бы без учета новых правил: кочевой панк-подвал «Клуб имени Джерри Рубина» и заведение с характерным именем «Третий путь» под управлением харизматика Бориса Раскольникова. Именно в них в полной мере и выразила себя тогдашняя московская подпольная жизнь.
Светлана Ельчанинова
основатель «Клуба имени Джерри Рубина»
Когда я окончила школу, у меня была мечта с несколькими друзьями организовать рок-клуб. Потому что рок-клуба в Москве просто не было. Была Рок-лаборатория, которая под эгидой комсомола раз в году проводила свой фестиваль, у них была маленькая каморка, в которой они кого-то записывали, но там не было места для тусовки. Мы хотели его сделать. Эта идея витала в воздухе — но наш «Клуб имени Джерри Рубина» был первым. Помню, через две недели после него открылся клуб «Отрыжка» (так его называли, на самом деле он назывался «Кафе в Отрадном»), потом Sexton, потом «Бункер», ну и, пожалуй, все. Больше клубов в Москве не было. Именно рок-клубов — было еще два-три ночных дискача, где выступали попсовые звезды. Поэтому мы все между собой дружили, помогали друг другу, присылали друг другу группы. И народ всегда валил валом, потому что больше идти было просто некуда. Рекламу можно было не делать, потому что все знали про все концерты в Москве. Подъезжаешь на Пушку, где каждый день тусили панки, и говоришь паре людей: «Завтра в „Джерри“ играют те-то». И все. Вообще, все же это в основном по подвалам было. Это потом, когда пошли какие-то деньги, возникли бандиты, которые поняли, что можно вкладывать бабки, продавать алкоголь и получать реальную прибыль. И тогда уже стали появляться другие заведения.
Как-то мы сидели на кухне с одним пронырливым 18-летним поэтом, который был членом Союза литераторов. И он мне сказал: мол, у меня есть одна тетя знакомая, позвони ей, может, удастся через нее клуб получить. Я к ней пришла. Оказалось, она раньше была в райкоме комсомола, а потом, когда комсомола не стало, он превратился в некий фонд по работе с молодежью. При этом они занимались торговлей тряпками и сдавали помещение банку «Менатеп». В общем, хоть какая-то молодежь им была нужна — и они разрешили провести выставку прикидов в своем актовом зале. На открытии играли «Тараканы!», «Чудо-Юдо» и «Наив»; людей было столько, что дверей в помещении после этого не осталось, все здание было заблевано, зассано, закидано окурками... В общем, я была уверена, что меня со всей выставкой оттуда быстренько выгонят. Но мне почему-то сказали: «Ну, Света, ты, главное, смотри, чтобы они не нюхали прямо тут, на ступеньках, клей, пусть они в подвале это делают». Так мы и переехали в подвал. Это было наше первое помещение. А потом, когда все здание продали тому же банку «Менатеп», мы переехали в подвал на Вавилова. Это было какое-то ведомственное общежитие для семей сотрудников. Мы сделали в этом подвале — жутко загаженном, замусоренном, с прорванной канализацией — ремонт; я буквально звонила всем знакомым музыкантами и говорила: «Хотите свой рок-клуб? Приходите разгребать срач». В общем, это была такая молодежно-комсомольская стройка. Половина панков Москвы там прошли локальную трудовую подготовку.
Гадюшник под названием «Третий путь» —
он был, конечно, хороший. Потому что это была клоака, ничем не запрограммированная —
ни стилем музыкальным, ни публикой.
Алексей Тегин
музыкант
Гадюшник под названием «Третий путь» — он был, конечно, хороший. Потому что это была клоака, ничем не запрограммированная — ни стилем музыкальным, ни публикой, которая туда приходит. Приходи и делай. И Боря Раскольников — колоссальный, безупречный адепт социального идиотизма — все это пролонгировал.
Владимир
«вова терех» Терещенко
музыкант
«Третий путь» в Москве в 90-х был королем андеграунда. Там и публика была такая, и место само, что, заходя, ты понимал: это не клуб, это что-то другое. И потому возникало ощущение, что ты можешь делать здесь все что хочешь. Там было тихо, спокойно, царило ощущение безопасности, какой-то интимности — что совершенно не мешало трэшу и угару. К тому же Боря Раскольников — достаточно одиозная личность, и он в 90-х умудрялся даже музыкантам что-то платить. Я помню, мы там выступали и получили за это 100 долларов — это были, в общем-то, деньги. У меня была тогда группа под названием «Овердрайв», и это была просто художественная самодеятельность с людьми, с которыми мы тогда вместе работали на «Горбушке». В остальные рок-клубы мы со своим репертуаром не вписывались, другая была конъюнктура. А Боря нас взял и после выступления был очень восторженный, сказал: ***, ну вообще, рок-рок, как оно было раньше. Я увидел, что человек прется от того, что делает. Что это не бизнес, а это примерно так же, как и для меня, — это фан. Его фан, его кайф. Причем за это он может даже заплатить денег, когда никто вокруг этого не делает. Потом я несколько раз оказывался в «Третьем пути» в качестве просто посетителя. И наблюдал какие-то совершенно феерические истории. Было ощущение, что здесь либо снимают кино, либо перед тобой разворачивается спектакль. Это были тусовки на уровне каких-то глобальных перформансов. И ты, не зная никого, попадал в это и становился участником. У Бориса было умение накручивать ситуацию и делать все красиво.
Светлана Ельчанинова
основатель «Клуба имени Джерри Рубина»
Нам приносили кассеты сотнями. Группы, которые играли что-то вторичное, я старалась на сцену не выпускать — только когда они несли с собой еще какую-то идею. Вообще сначала у нас было, конечно, больше панка. Я была против хиппизма, недолюбливала арт-рок, в какой-то момент перестала пускать любителей регги, потому что в их идеологию входит трава.
Так что в основном у нас работали и играли сторонники панка, хардкора, рокабилли и чего-то более тяжелого. Потом, где-то к середине 90-х, панк себя исчерпал, идейных групп стало меньше, потому что непонятно было, с чем бороться, всем все разрешили. Началось затишье, я даже думала клуб закрыть, раз панк умер, — но потом появились стрейт-эджеры, и это была интересная альтернатива панку, которую я стала всячески поддерживать. Мне кажется, благодаря нашему клубу стрейт-эдж во многом и заявил о себе у нас. Потому что мы заявляли и музыкантам, и зрителям, и людям из других городов: мол, мы за творчество без наркотиков и алкоголя, мы поддерживаем стрейт-эдж. И он действительно как-то распространился. И сейчас неформал, альтернативщик — это скорее непьющий человек, который противопоставляет себя обществу потребления.
«Клуб имени Джерри Рубина» и «Третий путь» диверсифицировали московский андеграунд просто постольку, поскольку создали их люди разных поколений. «Джерри Рубина», сделанный юной подвижницей Светланой Ельчаниновой, притягивал к себе все новое и прогрессивное — от панка и нойза до совсем еще начинающих инди-рокеров, пик музыкальной активности которых пришелся уже на 2000-е. Жизнь в клубе кипела самая разнообразная. Благодаря левацким взглядам его основательницы здесь все время обретались социалисты и радикальные экологи, отсюда вышли и «заибисты» (движение «За анонимное и бесплатное искусство»), и анархо-краеведы, и много кто еще. Придя в клуб днем, можно было запросто увидеть собрание анархистов, на полном серьезе обсуждавших глобальные вопросы — например, роль женщины в современном обществе. По окончании собрания все голосовали и выносили резолюцию. В дни выборов на акции в «Джерри Рубина» входным билетом был избирательный бюллетень — ну и так далее. «Третий путь» же был для людей постарше: тут репетировали «Звуки Му» и Инна Желанная, выступали Алексей Тегин и «Оберманекен», да и средний возраст посетителей был повыше, чем в «Джерри Рубина». Все было очень по-домашнему (собственно, для Бориса Раскольникова клуб и стал домом в самом прямом смысле этого слова) — придя на саундчек, музыканты могли встретить заспанного хозяина клуба в тренировочных штанах и домашних тапочках. Музыка звучала более интеллигентная, регулярно проводились ставшие впоследствии легендарными показы авангардной моды, московские тусовщики очень любили водить в «Третий путь» иностранцев, рекомендуя его как едва ли не главную клубную достопримечательность столицы. Объединяло эти площадки одно: многие ходили и в «Джерри Рубина», и в «Третий путь» еженедельно, даже не заглядывая предварительно в расписание (тем более что и узнать его было толком негде), — и тот и другой были в полном смысле слова клубами, создавшими вокруг себя очень отдельную жизнь.
александр долгов
журналист
Андеграунд 90-х начался с клуба «Там-Там», который открылся осенью, кажется, 91-го года — где-то в сентябре я заметил на двери станции метро самопальную афишку, которая рекламировала концерт в новом клубе «Там-Там». Поначалу, кстати, они были бесплатные. Газета Rock Fuzz тогда уже тоже выходила. И когда я туда попал, то постарался взять интервью у Гаккеля. Первое, что я у него спросил: «Правомочно ли называть это место рок-салоном?» Поначалу мне клуб охарактеризовали именно этим словом. Гаккель рассмеялся и сказал: «Рок-притон, а не рок-салон!»
артемий троицкий
музыкальный критик
Могу с уверенностью сказать, что такого места, как «Там-Там», в России не было и больше никогда не будет. Это было нечто. Преисподняя, реальный ад. С обывательской точки зрения. Грохот, жара, нулевой комфорт, огромное количество народу, очень агрессивная атмосфера. В общем-то, находиться там было тяжело. Было гиперинтенсивное место. Невероятное. Это был клуб, в котором тебя просто давило и раздирало. При этом он был очень мил. Люди там были полны какого-то горячечного энтузиазма. Правда, боюсь, что наркотики тут тоже играли какую-то роль. Хотя знаю, что Сева Гаккель был их категорическим противником. Вообще, что было бы с «Там-Тамом» без Севы, мне себе трудно представить. Там сочетались несочетаемые вещи. С одной стороны инфернальный питерский андеграунд самого грубого помола. С другой — Алеша Карамазов, он же Сева Гаккель, реальный святой, который в этом аду наводил какие-то свои райские порядки. Как это место вообще могло существовать, я не знаю. Но эти два начала там сочетались абсолютно органично. Это одно из самых удивительных мест, в которых я вообще был в своей жизни.
всеволод гаккель
экс-виолончелист группы «Аквариум», основатель клуба «Там-Там»
Музыка, которая у нас играла, была агрессивна, динамична и находилась совершенно вне контекста русского рока. Люди, которые ее играли, они и жили ведь в очень агрессивное время. Система не учитывала существования молодых людей вообще; мир стал жестоким, работы не было, жилья не было, а были неблагополучные семьи и коммунальные квартиры. В это время в каждом подъезде сидели подростки и бухали или принимали наркотики. Во дворах сидела гопота и практиковала ночные увеселения с криками и мордобоем. Возле каждой станции метро была какая-то ужасная ночная жизнь — пьяные углы, везде орут, ночью стрельба, чертовщина. Хаос. Как в кино показывают Америку 30-х годов. Понятно, что тех молодых людей, которые приходили к нам, тоже можно было бы вполне назвать гопниками. Потому что они приходили подраться — ну, в том числе и подраться. Но я все-таки видел, что у этих людей есть если не тяга к прекрасному, то способность и желание реагировать на происходящее. Если они вообще приходят в музыкальный клуб, то это все-таки не те люди, которые шляются по спальным районам и бьют друг другу морды.
михаил борзыкин
лидер группы «Телевизор»
Атмосфера в «Там-Таме» была максимально подпольной, играли какие-то панковские группы. Звук был не очень. В фойе шаталась масса пьяного и обдолбанного народа, кто-то блевал в туалете. Словом, обычный такой набор. Шприцы какие-то валялись. С другой стороны, я с уважением относился к Севе Гаккелю как к человеку, отдавшему себя на заклание андеграунду. То, что вообще этот клуб существовал, для меня было большим удивлением. Как это было возможно, я не понимаю. Все-таки должна была проявлять себя милиция, да и капитализация творчества уже тоже вовсю шла. А тут был клуб, который финансово ничего не приносил, в нем не было ни кабака, ни стриптиза, и он тем не менее как-то существовал. И долго продержался, невзирая на это.
дмитрий
спирин
лидер группы «Тараканы»
Такое место не могло бы возникнуть в Москве ни при каких раскладах, никогда. Клуб располагался на Васильевском острове, в темном и узком питерском районе. В неотапливаемом, продуваемом всеми ветрами, сравнительно большом помещении было кошмарно неуютно, по крайней мере нам, ребятам-москвичатам. Посетители заведения производили впечатление бычья, нацепившего на себя зачем-то панк-лохмотья и отрастившего волосы. Все они выглядели тотально неприветливо и агрессивно, что вместе с мрачными стенами и общим нерадостным антуражем создавало крайне гнетущее ощущение. Атмосфера была недружелюбной, это чувствовалось в каждом взгляде, в каждом движении. Казалось, вот-вот, и эти люди превратятся в жутких монстров и каждый попытается сожрать другого. Когда я слышу от парней из Tequilajazzz или Marksheider Kunst об «отличных деньках времен „Там-Тама“», я просто *******. Насколько же мы разные, жители двух столиц. В ноябре 93-го «Там-Там» был натуральной клоакой, где торговали кислотой перед входом в клуб на глазах у охраны (ментов после службы), в фойе, зале, туалетах и на лестнице. Я видел людей с огромными двадцатикубовыми шприцами, которые отпускали другим дозы прямо в рот из этих самых шприцев. Никто даже не думал шифроваться, создавалось впечатление, что фенциклидин в Питере легализован. Подумать только, «кислая» у них стоила дешевле, чем водка в ларьке, и считалась «бычьим» кайфом! Мы не могли себе такого даже представить. То, за чем мы гонялись дома по полдня, наводя шифры и боясь запалиться, то, что считалось у нас чуть ли не символом какого-то психоделического причащения, здесь отдавалось за копейки. Люди проливали стафф на землю и лишь морщились. Наркотики не делали этих людей ни мягче, ни расслабленнее. Они нажирались PCP как водярой и мрачно ******** друг от друга. Думаю, этого описания должно быть достаточно для понимания того, откуда растут ноги у огромного количества групп из Санкт-Петербурга. Этот город ставит такую печать, которую невозможно смыть никогда. А «Там-Там» был натуральным порождением Питера, порождением дьявольским и кошмарным.
(Из книги «Тупой панк-рок для интеллектуалов».)
В туалете просто дотронуться до чего-либо
было страшно. Все было загаженным, облитым пивом, блевотиной. Открываешь дверь —
а там кто-то колется.
андрей алякринский
звукорежиссер клуба «Там-Там»
Часто бывает, нарываешься на воспоминания каких-то непонятных людей, которые пишут, какая жесть была. Для меня было не так — «Там-Там» был моим домом, как и для всех, кто там работал. Это было место с очень светлыми идеологическими задачами, это была свобода. Плюс это была колоссальная школа — и жизни, и в профессиональном смысле. Мне «Там-Там» никогда не казался особо брутальным и злым местом — а я видел это все изнутри. Я помню огромное количество великолепных концертов, от которых сносило башню: это было круто, свежо, ново. С тех пор не было такой яркой волны, и ощущений таких я с тех пор не испытывал.
валерий постернак
журналист
«Там-Там» нас поразил. Мы там играли вместе с группой «Улицы», очень модной в то время. И вот мы зашли с черного хода и попали в комнату, где обычно тусовались артисты, там нам выдали пиво... А пиво тогда было огромным дефицитом, и нас это дико удивило. Никаких денег в те времена не платили. Ну то есть нам оплатили дорогу, поселили в какой-то общаге и дали совсем немного денег на карманные расходы. И вот мы сидим довольные, пьем пиво — и решили сходить с нашим басистом в туалет. А идти надо было через весь зал. Мы прошли через толпу народа, это было гигантское сосредоточение каких-то панков, бритых людей с наколками, угашенных просто в жопу. Мы сами из наркоманского города, но такого не видели. В туалете просто дотронуться до чего-либо было страшно. Все было загаженным, облитым пивом, блевотиной. Открываешь дверь — а там кто-то колется. В общем, мы пришли к нашим и говорим: сходите на экскурсию, посмотрите на людей, для которых мы сейчас будем играть. Сцена была на возвышенности, а перед ней была железная труба впаяна, и народ висел на этой трубе. Вышли мы, стали играть. И люди после первой песни начали очень бурно реагировать, кричать, к сцене ломанулись. Начали нас за ботинки хватать. Мне поначалу было стремно, но потом я понял, что это высшая степень их одобрения. После концерта нам выдали пиво, два ящика, — в «Там-Таме» с музыкантами расплачивались пивом, и то только с теми, кто им нравился. Конечно, побывав в Питере, мы офигели. В Кривом Роге даже намека на клубы не было.
сергей
богданов
звукорежиссер
Идет концерт, должны выступать «Пупсы», а потом их друг какой-то. И его нет и нет, нет и нет. Вдруг какой-то человек приползает и говорит — там он лежит, забирайте... А это угол 17-й линии, напротив такой скверик небольшой. Приходим — такая картина: лежат три человека, два из которых должны быть на сцене, и у них пена изо рта, почти захлебываются. Передознулись кислотой — и там уже не то что выступление, уже по домам надо везти. Вот такое бывало. И что вы хотите, чтобы я вспомнил?
андрей алякринский
звукорежиссер клуба «Там-Там»
«Там-Там» был отражением своего времени. Там бывало довольно жестко. Но только по дороге от «Там-Тама» до метро «Василеостровская» ты мог двадцать раз получить ***** от гопников, тебя могли принять менты... Все что угодно могло с тобой случиться просто на улице. Все, что происходило в 90-е годы, происходило и внутри клуба.
александр долгов
журналист
Это был действительно притон. В самом прямом смысле этого слова. Публика там всегда была, что называется, стремной. Были и люди типа меня, взрослые, которые не пьют и даже не курят. А были и отбросы общества. И то, что там в полный рост шла наркота, — совершенно очевидный факт. Но это, конечно, пена. Пена, которая мешала развиваться этому клубу в течение всего времени его существования.
илья бортнюк
промоутер
Тема наркотиков стояла ровно так же, как во все времена во всех музыкальных тусовках. Ни больше ни меньше. То есть беспредела не было. В группе Nirvana были наркотики? Были. Но ведь при этом никто не писал, что Nirvana — это такая исключительная группа, которая употребляет наркотики. Я не думаю, что наркотиков в «Там-Таме» было больше, чем в каком-либо другом клубе. Просто пару раз показали сюжеты в программе «600 секунд», и после этого все стали об этом говорить. Но я бы не сказал, что это принимало какие-то экстремальные формы. Да, всегда было несколько обдолбанных человек. Но такие люди есть в любом клубе. Мне кажется, сейчас наркотиков в клубах гораздо больше. Просто они не такие тяжелые и это не так бросается в глаза. Я считаю, что миф про наркотики в «Там-Таме» создан соответствующими службами. Понимаете, других клубов практически не было. А отдел по борьбе с наркотиками существовал, и им надо было что-то делать. Куда им ехать? На Московский вокзал? Наверное, ездили. В Мариинку или в кинотеатр? Вряд ли. Там не так много шансов что-то найти. А в «Там-Таме», даже если найдут пару пакетиков с марихуаной, для них это уже путь к карьере и повышению раскрываемости. По сравнению с тем, что творилось в том же Манчестере, в Hacienda, «Там-Там» был просто магазином «Молочные продукты».
андрей алякринский
звукорежиссер клуба «Там-Там»
Этот клуб был настолько характерным явлением 90-х, насколько это вообще возможно. Абсолютный срез времени и срез социальной ситуации. Можно говорить что угодно — мол, ******, там были ужасные панки, шприцы в туалетах, скинхеды всех били... Все это и так, и не так. Было это, но было и другое. Есть люди, у которых самым ярким воспоминанием так и осталось, что они пришли в клуб и увидели там страшных скинхедов. А скинхедам на самом деле было по семнадцать лет, они были обсосами, их любой мог шестерых разом *********. Страшно было другое. Страшно было, когда приезжало два автобуса воркутинского ОМОНа, куча взрослых мужиков, которые клали 300 человек, находящихся в клубе, на пол штабелями, забирали их в отделение. Началось это в 94-м, они все время искали наркотики — им докладывали, что в «Там-Таме» наркопритон.
сергей
богданов
звукорежиссер
Конец «Там-Тама» был непригляден — торговцы наркотиками сходились с клиентурой, и к этому еще присоединялась местная гопота. Зачастую просто начиналась поножовщина, и каждый раз приезжала милиция, и люди в масках всех клали без разбора.
алексей
никонов
лидер группы «Последние танки в Париже»
Я бы сказал, что «Там-Там» — это был фокус свободы, место, где свобода сконцентрирована. Все ее недостатки вроде продажи наркотиков в гардеробе и все достоинства — когда такого человека, как я, могли вытащить на сцену, дать в руки микрофон и сказать: «Пой».
«Там-Там» закончился так же быстро и внезапно, как начался, и в этом тоже его важное отличие от московских аналогов. «Клуб имени Джерри Рубина» и «Третий путь» с переменным успехом продолжали пестовать андеграундную жизнь и с очередной сменой эпох; в случае «Там-Тама» же невозможно представить себе ни реинкарнацию (как это произошло с московским «Кризисом жанра», некогда запустившим здесь моду на бритпоп), ни музей (как это случилось с тем же Ленинградским рок-клубом). «Там-Там» был местом абсолютно сиюминутным, целиком и полностью про здесь-и-сейчас — и судить о его значении вернее всего будет по всходам, которые дали разбросанные им семена. Если попробовать начертить генеалогическое древо нынешней петербургской рок-н-ролльной жизни, то почти все его ветви — от «Молока» и «Цоколя» до фестиваля «Стереолето» — в конце концов сведутся к одной точке — «Там-Таму». Группа «Нож для фрау Мюллер», начинавшая в «Там-Таме» со сверхинтенсивного хардкора, в конце концов придумала самостийный русский easy listening. Tequilajazzz, бывшие одними из постоянных резидентов клуба, в итоге превратились в главную и самую умную альтернативную группу страны. «Пилот» и «Король и Шут», тоже начинавшие здесь, прекрасно вписались в поколение «Нашего радио» — и стали одними из наиболее успешных его представителей. Да и вообще по большому счету почти все яркое и интересное, что происходило в России в области тяжелого гитарного звука в последние двадцать лет, так или иначе вышло из стен «Там-Тама». Другое дело, что самое, возможно, яркое и интересное из его стен так и не вышло.
Комментарии
Подписаться