Не так давно мы рассказывали о выходе литературного журнала «12Крайностей», который делают Серафима Скибюк, долгое время проработавшая в нашем издании в качестве редактора и корреспондента, и арт-директор FURFUR Михаил Питерский. К выходу второго номера и его презентации главный редактор журнала Серафима Скибюк рассказывает о жанре абсурдистской литературы и о том, как его понимать.

 

 

Как понимать абсурдистскую литературу: Редактор журнала «12Крайностей» о любимом литературном жанре. Изображение № 1.

Серафима Скибюк

редактор литературного журнала «12Крайностей» и редактор проекта Cirqle

С

детства мне интуитивно казалось, что в литературе есть какие-то правила, поэтому фраза А. П. Ч. о том, что «если в начале пьесы на стене висит ружьё, то (к концу пьесы) оно должно выстрелить», поразила меня до глубины души. Основное правило всё-таки существовало и было уместным не только в драме, но и где угодно ещё. Наконец, появился инструмент, регулирующий поток мыслей. Однако понимать этот закон буквально вовсе не стоит — важно чувствовать его логику, и она очень простая: в хорошем литературном произведении нет ничего лишнего. При этом действие осуществляется не только действующими лицами и/или окружающими их предметами — но и тем, кто не был упомянут. Вот вам ситуация: на ваш день рождения пришли все, кроме лучшего друга, от которого накануне ушла девушка, которая должна была принести торт. Стоит ли говорить, что на первоначальное настроение повлияют именно те, кто вообще не явился. Если бы вы писали об этом драму, среди действующих лиц были бы все, кроме друга и его девушки. Все ли действующие лица на месте? Не все. Важно ли для вашего самочувствия присутствие друга? Важно. Вся эта информация имеет значение для понимания ситуации и её дальнейшего развития.

То же работает и в абсурдистской литературе. Вот вам анекдот «о букете» от миссис Смит, одной из героинь пьесы Эжена Ионеско «Лысая певица»: «Как-то раз один жених принёс букет своей невесте. Она сказала „спасибо“, но не успела она сказать „спасибо“, как он, ни слова не говоря, отнял у неё букет, чтоб неповадно было, сказал: „Отдай“, отнял цветы, сказал: „До свиданья“ — и был таков». Мне следовало бы чувствовать себя глупо за то, что я сейчас попытаюсь объяснить суть шутки, но вместо этого я чувствую необходимость рассказать, как это работает, потому что это замечательный жанр, который я люблю. Итак, на самом деле в анекдоте жених с букетом цветов подошёл к своей невесте, сказал: «До свиданья» — и ушёл. Всего остального просто не было. Фактически ничего не произошло (или произошло что-то, о чём мы не знаем), а жених повёл себя глупо. Если бы речь шла о физическом законе, можно было бы применить к произошедшему приставку «анти» — это антидействие. Автор, как невиданный ковёр, развернул перед нами действие, а потом на наших глазах отменил его. Антидействие, фокус-покус! Класс.

 

 

 

По мне, так понять, что тут случилось, может любой, у кого есть болтливые знакомые, которым хочется еще в начале их длинного монолога сказать: «Последнее предложение, пожалуйста».

 

 

 

 

Чуть ниже в том же произведении следует рассказ Пожарного, «Насморк», и это ещё один пример того, как абсурдистская драма насмехается над литературной традицией. Он начинается словами: «У моего тестя был со стороны отца двоюродный брат, у которого был дядя со стороны матери, у которого был тесть, у которого дед со стороны отца второй раз женился на юной туземке, у которой брат во время своих странствий повстречал девушку, в которую он влюбился, и у них родился сын, который женился на бесстрашной аптекарше…» Пожарный продолжает перечислять длинную, бесконечную цепь незнакомых нам людей, другие герои постоянно его перебивают, и, когда читатель уже отчаивается узнать, в чём дело было, Пожарный неожиданно заканчивает историей о блондинке-учительнице: «...у которой отец воспитывался в Канаде у одной старушки, племянницы кюре, у которого бабушка, бывало, как зима, так вечно, как все, подхватывала насморк». Здесь героев и их поступков чересчур много, и служат они в таком количестве сразу нескольким целям. По мне, так понять, что тут случилось, может любой, у кого есть болтливые знакомые, которым хочется ещё в начале их длинного монолога сказать: «Последнее предложение, пожалуйста». Катарсис не наступает — и в этом главная характеристика такой истории. И это, конечно же, пародия на тысячелетний литературный приём — перечисление, описание через запятую, присущи были как французским романтикам, так и античным писателям (отсюда мандельштамовское «Я список кораблей прочёл до середины»).

Даниил Хармс ещё более лаконично и жёстко обходится с какими-либо привычными жанрами, особенно хороши в этом смысле его анекдоты: «Как известно, у Пушкина никогда не росла борода. Пушкин очень этим мучился и всегда завидовал Захарьину, у которого, наоборот, борода росла вполне прилично. „У него — ростёт, а у меня — не ростёт“, — частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарьина. И всегда был прав». Или: «У Пушкина было четыре сына, и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и всё время падал. Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора; сидят они за столом: на одном конце Пушкин всё время со стула падает, а на другом конце — его сын. Просто хоть святых вон выноси!» Во-первых, выбор главного действующего лица. Читателю известно, кто такой Пушкин, пару-то строчек кто угодно способен процитировать, а уж длинные ногти, о красе которых думал герой поэмы, тоже всем известны (в том числе и по знаменитому портрету). Эти крохотные мелочи создают ощущение правдоподобности, и читатель настраивается верить автору. Но сама по себе история кажется до смешного мелочной, недостойной великого писателя — её комичность усиливается как раз за счёт подобного контраста.

Но Хармс, Ионеско, Олейников и даже знаменитое абсурдистское произведение Беккета «В ожидании Годо» кажутся очень понятными в сравнении со стихами Введенского, так же как и Даниила Хармса, ОБЭРИУта («Объединение реального искусства»). Введенский придумал изъясняться не просто словами или образами, но т. н. иероглифами — если очень коротко и грубо, это когда слово означает целое понятие, традицию, архетип, ритм и т. п.: «Мне невмоготу. Кому? Мне. Что? Невмоготу. Я один как свеча. Я семь минут пятого один восемь минут пятого, как девять минут пятого свеча десять минут пятого. Мгновенья как не бывало. Четырёх часов тоже. Окна тоже. Но всё то же самое». Здесь понятия «я», «свеча», «один/одиночество» — едины. Можно сказать, он через запятую перечисляет: «Я один, один, один». В поэзии Введенского важно искать, знакомиться с языком, как с чужим и непохожим, как с иностранным. Когда читатель находит к поэзии Введенского ключ, он легко открывает другие двери, и семантические повторения обретают исторически заложенный в них смысл — становятся ритуальными.

 

 

 

Любовь к абсурду в искусстве и всё возрастающий абсурд происходящего в мире — в обществе, в политике, и вовсе
в коммуникации с людьми — привёл меня однажды к желанию сделать собственный печатный журнал.

 

 

 

 

Перечислять можно бесконечно — приёмов в абсурдистской литературе, как и видов абсурда в жизни, множество, и для понимания того и другого необходимо знание контекста или по крайней мере сильное желание его найти. В фильме Тодда Солондза «Сказочник» есть эпизод, в котором учитель хвалит малоспособную к писательскому труду ученицу литературного класса за первые успехи на этом поприще: «По сравнению с вашим предыдущим рассказом чувствуется существенный прогресс: здесь по крайней мере есть начало, середина и конец». Унизительный комплимент преподавателя делает ситуацию уморительно смешной. Воображаю такую глупость — произведение без начала, середины и конца! Но в абсурдистской литературе может не быть ни начала, ни середины, ни конца, ни героя, ни даже более-менее осмысленного действия — во всяком случае, в привычной форме и на первый взгляд. Просто, прежде чем решить, что, например, Хармс и Ионеско писали глупости, для понимания их нарратива придётся приложить чуть больше усилия, чем обычно — и, как после совершения любой работы, понимание принесёт вам огромное удовольствие.

Как понимать абсурдистскую литературу: Редактор журнала «12Крайностей» о любимом литературном жанре. Изображение № 2.

Презентация второго номера журнала «12Крайностей: Хаос» пройдёт в четверг, 21 августа, в 20:00 в книжном магазине Гоголь-books («Гоголь-центр», ул. Казакова. 8).

Собственно, любовь к абсурду в искусстве и всё возрастающий абсурд происходящего в жизни — в обществе, в политике и вовсе в коммуникации с людьми — привёл меня однажды к желанию сделать собственный печатный журнал. Причём именно в наш век, когда я сама читаю в основном электронные версии изданий, исключительно на бумаге. Можно сказать, почти девятилетние упражнения в занятиях журналистикой только укрепили меня в этой мысли. Поэтому, когда Миша Питерский, арт-директор FURFUR, которого всегда интересовала визуальная сторона абсурдного искусства, предложил мне сделать этот журнал вместе, я согласилась — получилась вещь в себе, маленькая бумажная головоломка, очень красивая. Целый год мы придумывали, сочиняли, рисовали, рассчитывали и более-менее успешно копили деньги на небольшой тираж. Так появились «12Крайностей», журнал-эксперимент, наполненный по возможности абсурдистскими произведениями, с выдуманными героями параллельного мира — и при этом в каждой строчке, я надеюсь, читается, как этот мир похож на наш. Временами до слёз, до абсурда.