Книжная полка: Любимые книги Дмитрия Зеленцова, совладельца тату-студии Faux Pas

FURFUR продолжает рубрику «Книжная полка», в которой герои журнала будут делиться с читателями историями о самых важных книгах в их жизни. В ее новом выпуске совладелец тату-студии Faux Pas и фейсконтрольщик «Denis Simachёv Bar» рассказывает, о том как посвятил свое школьное сочинение Пелевину, о любви к книге «Незнайка на Луне» и о многом-многом другом.

Моя мама была библиотекарем, поэтому дома всегда было много книг, а еще больше она приносила с работы. Оттого я уже в раннем возрасте взахлеб прочитал все истории Майн Рида об индейцах и книги Жюля Верна. В школе я читал все подряд и не по программе, чем особо впечатлил свою учительницу русского и литературы, которая хотел перевести меня на класс старше. Помню, как однажды меня даже отправили на семинар молодых поэтов. Там у всех были толстенные тетрадки со своими сочинениями, а у меня было всего три стихотворения в активе, два из которых я считал неудачными. Тогда мне стало очень неловко, и за ночь перед семинаром я написал подряд где-то пятнадцать штук. Свое выпускное сочинение на тему «Мой любимый писатель-сатирик» я посвятил Пелевину, после чего преподаватели хотели брать меня на филфак без экзаменов. Любопытно, не только то, что я выбрал Пелевина, но и то, что тогда никто его в контексте сатирика не упоминал. 

Книжной полки, в ее классическом понимании, у меня нет. Во первых, это связано с постоянными переездами, но главным образом, я подсознательно никогда не ставлю книжки на полку специально. И я всегда знаю, что и Жюль Верн, и Чехов и через год останутся со мной, а остальные книги будут другими. Но класть их на полку целенаправленно, мне кажется и смешным, и грустным одновременно.

Сейчас здесь у меня стоит «Незнайка», книга про которую лучше отдельно рассказать, настолько сильный она отпечаток оставила в моей жизни. Жюль Верн, который напоминает мне о всех мирах, в которых я не побывал, но надеюсь побываю, и о всех приключениях которых не пережил. Это как раз то мальчишество, которое, как мне кажется, должно оставаться с тобой всегда, несмотря на возраст и невзгоды. 

Тут же и книжка Прилепина, с которым я познакомился довольно давно. Я прочитал его главную книгу «Санькя» и на автопилоте купил «Грех», но осилил лишь половину и дальше не пошло. Справа от нее — книга по сценарному мастерству, как отголоск амбиции вторгнуться в кинематограф. В компьютере уже есть наброски, из которых я может что-то и сделаю. Точно могу сказать, что это будет простой фильм о молодежи, любви и лете, в духе «Я шагаю по Москве» или «Прогулки». 

Очень забавный альбом слева — книга рецептов от Никиты Михалкова. Достался он мне в 2005 году, когда я пришел без приглашения на юбилей Михалкова по заданию редакции, где тогда работал. В конце всем гостям давали подарки и в числе них была эта книга. На выходе тамошний администратор, видимо догадавшись, что я здесь случайный гость, хотел подарок у меня отобрать, но тут сам Михалков заступился и дал оставить книгу себе, хотя мы были знакомы буквально несколько часов. Она у меня долго лежала запечатанной, и я хотел кому-нибудь ее подарить, но в итоге так и не решился расстаться, возможно отчасти в память об этой истории.

Николай Носов «Незнайка на Луне»  Чтобы стать обладателем классического, крупноформатного издания «Незнайки на Луне» пришлось подождать больше двадцати лет. Не далее чем пару месяцев назад издание 1979 года с иллюстрациями художника Борисова наконец-то стало моей собственностью. Когда-то я надолго задерживал «Незнайку», и все же неизменно сдавал в библиотеку моей мамы, чтобы и другие малыши могли насладиться превращением лентяя и коммуниста в знаменитость-капиталиста, а затем в барана и обратно. Спрутс и Мистер Скуперфильд, Фигль и Мигль, большой бредлам и гостиница «Экономическая», Грабенберг и Сан-Комарик, — похоже, так я открыл свою Америку.

Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота» Выпускное школьное сочинение на тему «Мой любимый писатель-сатирик» было «на ура» принято как читателями, так и критиками. А если серьезно, экзаменационная комиссия предложила посодействовать в упрощенном поступлении на гуманитарный факультет. После этого пять с половиной лет я становился робототехником в Санкт-Петербургском Электротехническом Университете и методично покупал новые книжки Пелевина. Впрочем, более мощных текстов так и не появилось, талант робототехника пришлось на неопределенное время зарыть в почву ради совершенно других амбиций, Владимир Георгиевич стал чувствовать гораздо тоньше Виктора Олеговича, а этой весной и вовсе выяснилось: два моих приятеля-журналиста Рома Козак и Сергей Полотовский написали о Пелевине книжку.

Федор Достоевский «Игрок» Поучительнейшую историю обыкновенного безумства я перечитывал не реже, чем «Три Мушкетера». В последнее время, правда, полное собрание сочинений Достоевского пылится от прихода до ухода домработницы или съемочной группы, а по телевизору, говорят, уже несколько лет показывают якобы крутую отечественную экранизацию с Евгением Мироновым. Федор Михайлович у меня свой. «Деньги до того должны быть ниже джентльменства, что почти не стоит об них заботиться. Конечно, весьма аристократично совсем бы не замечать всю эту грязь всей этой сволочи и всей обстановки» — в полной мере прочувствовал я прошлой зимой, заселяясь в отель MGM Grand с парой сотен долларов в кармане. Следующая неделя превратилась во всамделишнюю достоевщину.

Иосиф Бродский «Часть речи»  Буквально настольная книга, подарок стратегического партнера по бизнесу. В теплое время года, прогуливаясь по Патриаршим прудам, взгляните на один из балконов авторства архитектора Владимирова, и с большой вероятностью увидите взъерошенного парня с томиком Бродского и бокалом красного. Внутреннее ощущение свободы с Иосифом Александровичем нас точно роднит. По крайней мере, в обоих случаях это неоднократно замечали окружающие и необоснованно судили за тунеядство. А ты ведь просто тоже, возвращаясь из бара, замечаешь: «Сухая послепраздничная ночь. Флаг в подворотне, схожий с конской мордой, жует губами воздух. Лабиринт пустынных улиц залит лунным светом: чудовище, должно быть, крепко спит».

Даниэль Дефо «Робинзон Крузо» Приключение в чистом виде. На одной виртуальной полке с Дефо стоит весь Жюль Верн, многое из Марка Твена, ворох Майн Рида и щепоть Луи Буссенара. Но, черт побери: разве вы никогда не оказывались во сне на собственном необитаемом острове? Кстати, первые несколько глав, морские приключения Крузо, так и остались для меня полузагадкой: всегда хотелось поскорее ступить неверной ногой на пустынный берег, и понять, что от твоих не самых близких товарищей не осталось ничего кроме трех принадлежавших им шляп, одного колпака, да двух непарных башмаков, выброшенных морем на сушу.

Захар Прилепин «Санькя» Его полюбил не только Кирилл Серебренников, но и Олег Табаков. Чаще Прилепина увидишь в «Вечернем Урганте», чем на митинге. Персонаж неоднозначный, но его «Санькя», как говорил мой одноклассник Антон Краснокутский, «в поряде». Интересно теперь, получится ли у кого снять достойный фильм? Сразу оговорюсь, «Черная обезьяна» и сборник рассказов «Грех» мне понравились едва ли, их можно оставить для Саратовского Драматического театра.

Владимир Сорокин «День опричника» На хилтоновском лежаке эта книжка провалялась недолго. Пришлось вспомнить о детской манере книгоглотания, обгореть, но прочесть за день. На мой взгляд, самый сильный текст десятилетия уж точно. Образ автомобилей опричников с собачьими головами вместо мерседесовской звездочки, «Гойда-Гойда», «Ерох, а, Ерох, где мой пирох», и все такое прочее. Между прочим, единственный раз в жизни писательский автограф я взял по собственной воле именно у Сорокина. Дело было в ресторане «Пушкинъ», Сорокин ел за соседним столиком, а у меня в руках совершенно случайно оказалась распечатка свежайшей повести «Занос», которую я собирался почитать за ужином.

КНИГИ, КОТОРЫЕ ХОЧЕТСЯ ПРОЧЕСТЬ: