Воскресный рассказ: Ирвин Шоу

Ирвин Шоу — американский писатель и киносценарист. Известность ему принес первый его роман «Молодые львы», основанный на военном опыте автора. Шоу начал писательскую деятельность со сценариев радиоспектаклей. В 1936 году впервые был поставлен спектакль Шоу «Предайте мертвых земле». Ирвин Шоу является обладателем ряда престижных премий и наград, включая две премии О. Генри, награду Американской академии искусств и литературы и три премии «Плейбой».

Майкл крепко держал Френсис под руку. Шагали они легко, улыбаясь: воскресенье, они хорошо выспались и плотно позавтракали. Майкл расстегнул пальто, подставил лицо легкому ветерку. Они шли молча, среди молодых, красивых людей, которые, похоже, составляли большинство в этом районе Нью-Йорка.

— Осторожно, — нарушила молчание Френсис, когда они пересекали Восьмую улицу, — не сверни шею.

Майкл рассмеялся, Френсис последовала его примеру.

— Не такая уж она и красивая, — добавила Френсис. — Во всяком случае, ради ее красоты нет смысла ломать шею.

Майкл рассмеялся вновь. На этот раз громче.

— Но и не страшила. У нее отличный цвет лица. Как у деревенской девушки. Как ты поняла, что я смотрю на нее?

Френсис склонила голову на бок, улыбнулась мужу из-под шляпки.

— Майкл, дорогой…

— Ночь с субботы на воскресенье, — уточнил он. — Я разрешаю такие вольности только по окончанию рабочей недели.

— Ты толстеешь.

— Неужели? Из Огайо я приехал стройным, как тополь.

— Мне они нравятся, пять твоих лишних фунтов.

— Мне тоже.

— У меня есть идея, — промурлыкала Френсис.

— У моей жены есть идея. Какая прелесть.

— Давай проведем этот день вдвоем. Ты и я. Мы всегда вертимся среди друзей, пьем их виски, или они пьют наше виски, а друг друга мы видим только в постели…

— Великое место встреч, — улыбнулся Майкл. — Оставайся в постели достаточно долго, и все, кого ты знаешь, обязательно там появятся.

— Мудрец. Я говорю серьезно.

— Отлично. Я слушаю серьезно.

— Я хочу провести с мужем весь день. Я хочу, чтобы он говорил только со мной и слушал только меня.

— Так кто посмеет нас остановить? — спросил Майкл. — Кто собирается воспрепятствовать мне общаться в это воскресенье исключительно с женой? Кто?

— Стивенсоны. Они хотят, чтобы мы заглянули к ним в час дня, а потом собираются отвезти нас за город.

— Паршивые Стивенсоны. За город они могут поехать и одни. Моя жена и я желаем остаться в Нью-Йорке и провести этот день тет-а-тет.

— Ты приглашаешь меня на свидание?

— Я приглашаю тебя на свидание.

Френсис приподнялась на цыпочки и поцеловала мужа в мочку уха.

— Дорогая, это же Пятая авеню, — запротестовал Майкл.

— Давай наметим программу, — Френсис пропустила его слова мимо ушей. — Как может провести воскресенье в Нью-Йорке молодая пара, у которой есть возможность сорить деньгами.

— Но без излишеств, — уточнил Майкл.

— Сначала пойдем на футбол. На матч профессиональных команд, — Френсис знала, что Майкл любит футбол. — Сегодня играют «Гиганты». В такой день приятно побыть подольше на свежем воздухе, как следует проголодаться, пойти в «Кавану», съесть стейк размером с фартук кузнеца, запить его бутылкой вина. А оттуда прямая дорога в «Филмарт», там показывают новый французский фильм и все говорят… эй, ты меня слушаешь?

— Конечно, — ответил он, отводя взгляд от девушки без шляпы, с коротко стриженными волосами, которая прошла мимо с грациозностью танцовщицы. Пальто она также не надела, так что Майкл отметил ее плоский, как у юноши, живот и бедра, которые так и ходили из стороны в сторону. Во-первых, потому, что она была танцовщицей, а во-вторых — потому что перехватила не отрывающийся от нее взгляд Майкла. Девушка улыбалась чему-то своему. Майкл заметил все это до того, как повернулся к жене.

 — Конечно. Мы пойдем на матч «Гигантов», мы съедим стейк, а потом посмотрим французский фильм. Как тебе это нравится?

— Звучит неплохо, — сухо ответила Френсис. — Программа на целый день. А может, ты бы предпочел прогуливаться по Пятой авеню?

— Нет, — без запинки ответил Майкл. — Ни за что.

— Ты всегда смотришь на других женщин. На каждую женщину в Нью-Йорке.

— Тебе бы посмотреть на блеск, который появляется в твоих глазах, когда ты изучаешь окружающий мир на Пятой авеню.

— Я женат и счастлив в семейной жизни, — он нежно прижал к себе руку Френсис.

 — Пример для всего двадцатого столетия, мистер и миссис Майкл Лумис.

— Ты серьезно?

— Френсис, крошка?

— Ты действительно счастлив в семейной жизни?

— Абсолютно, — ответил Майкл, чувствуя, как меркнет воскресное утро. — Почему ты так говоришь со мной?

— Просто хотела знать, — Френсис прибавила шагу, глядя прямо перед собой. Лицо ее превратилось в бесстрастную маску. Так бывало всегда, когда у нее портилось настроение.

— Я абсолютно счастлив в семейной жизни, — терпеливо повторил Майкл. — Мне завидуют все мужчины Нью-Йорка в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет.

— Оставь свои шуточки.

— У меня прекрасный дом, — гнул свое Майкл. — У меня прекрасные книги, фотографии, друзья. Я живу в городе, который мне нравится, живу так, как мне хочется. У меня работа, которая мне нравится. У меня жена, которую я люблю. Если происходит что-то хорошее, разве не к тебе я бегу с доброй вестью? Если случается что-то плохое, разве я плачу не на твоем плече?

— Да, — кивнула Френсис. — И ты смотришь на каждую женщину, которая проходит мимо.

— Ты преувеличиваешь.

— Каждую женщину, — Френсис убрала руку с локтя Майкла. — Если она страшненькая, ты тут же отводишь взгляд. Если ничего, смотришь на нее семь шагов…

— Господи, Френсис!

— Если красивая, разве что не сворачиваешь себе шею.

— Слушай, давай выпьем, — Майкл остановился.

— Мы только что позавтракали.

— Послушай, дорогая, — говорил Майкл медленно, тщательно подбирая слова.

 — Выдался славный денек, мы оба в хорошем настроении, и нет никакого смысла все портить. Давай проведем воскресенье в свое удовольствие.

— Я могу провести воскресенье в свое удовольствие только в том случае, если в твоем взгляде не будет читаться желание бежать за каждой юбкой на Пятой авеню.

— Давай выпьем, — повторил Майкл.

— Я не хочу пить.

— А что ты хочешь, поссориться?

— Нет, — голос у Френсис был такой несчастный, что Майкл тут же проникся к ней жалостью. — Я не хочу ссориться. Не знаю, что на меня нашло. Давай поставим точку. И постараемся хорошо провести время.

Они вновь взялись за руки и молча пошли мимо детских колясок, стариков=итальянцев в воскресных костюмах и молодых женщин.

— Я надеюсь, сегодня будет интересная игра, — Френсис прервала затянувшуюся паузу, удачно имитируя тон, которым говорила за завтраком и в начале их прогулки. — Мне нравится профессиональный футбол. Они бьют друг друга так, словно сделаны из бетона. А как они бросаются друг другу в ноги. Это очень возбуждает.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — говорил Майкл очень серьезно. — Я не прикасался ни к одной женщине. Ни разу. За все пять лет.

— И хорошо.

— Ты мне веришь, не так ли?

— Конечно.

Они шли по парку Вашингтон-сквер, между скамеек, на которых не было свободных мест, под раскидистыми деревьями.

— Я стараюсь этого не замечать, — Френсис словно говорила сама с собой.

 — Я стараюсь убедить себя, что это ничего не значит. Некоторым мужчинам это нравится, говорю я себе, они хотят видеть то, чего лишены.

— Некоторым женщинам это тоже нравится, — ответил Майкл. — В свое время я знал пару дамочек…

— Я не смотрела ни на одного мужчину после второго свидания с тобой, — прервала его Френсис.

— Нет такого закона, — заметил Майкл.

— У меня все переворачивается внутри, когда мы проходим мимо женщины, и ты смотришь на нее так, как смотрел на меня при нашей первой встрече у Элис Максуэлл, Ты стоял в гостиной, рядом с радиоприемником, в зеленой шляпе…

— Шляпу я помню, — ввернул Майкл.

— Тем же взглядом. Меня от этого мутит. Мне становится нехорошо.

— Ну что ты, дорогая…

— Я думаю, теперь можно и выпить.

Они направились к бару на Восьмой улице. Майкл застегнул пальто, задумчиво разглядывал свои начищенные коричневые туфли, когда они поднимались по ступеням к двери. Они сели у окна, в которое вливались солнечные лучи. У дальней стены трещали дрова в камине. Подошел японец-официант, поставил на стол блюдо с претцелями, широко им улыбнулся.

— Что положено заказывать после завтрака? — спросил Майкл.

— Думаю, коньяк, — ответила Френсис.

— «Курвуазье», — заказал Майкл. — Два «курвуазье».

Официант принес бокалы и они пили коньяк, сидя в ярком солнечном свете. Майкл выпил половину, запил водой.

— Я смотрю на женщин, — признал он. — Все так. Я не говорю, хорошо это или плохо, но я на них смотрю. Если я прохожу мимо по улице и не смотрю на них, я обманываю тебя, обманываю себя.

— Ты смотришь на них так, словно хочешь ими обладать, — Френсис играла бокалом.

 — Каждой.

— В определенном смысле, — Майкл говорил тихо, обращаясь не к жене, — в определенном смысле это правда. Но за этим ничего не следует, и это тоже правда.

— Я знаю. Поэтому меня и мутит.

— Еще коньяк, — крикнул Майкл. — Официант, еще два коньяка.

— Почему ты причиняешь мне боль? — спросила Френсис. — Зачем ты это делаешь?
Майкл вздохнул, закрыл глаза, осторожно потер веки подушечками пальцем.

— Мне нравится смотреть на женщин. Больше всего я люблю Нью-Йорк за его батальоны женщин. Когда я впервые приехал в Нью-Йорк из Огайо, я сразу их заметил, миллион прекрасных женщин, шагающих по городу. Я ходил среди них и сердце выпрыгивало у меня из груди.

— Детство, — прокомментировала Френсис. — Это детское чувство.

— Не уверен, — покачал головой Майкл. — Не уверен. Я стал старше, уже на подходе к среднему возрасту, начал толстеть и все равно люблю ходить по Пятой авеню в три часа дня, по восточной стороне, между Пятидесятой и Пятьдесят седьмой улицами. Они все там, вроде бы ходят по магазинам, в мехах и этих безумных шляпках, собравшиеся со всего мира в эти восемь кварталов. Там лучшие меха, там лучшие одежды, там самые красивые женщины, вышедшие из дома, чтобы потратить деньги и очень этим довольные. Они холодно смотрят на тебя, всем своим видом показывая, когда ты проходишь мимо, что ты для них не существуешь.

Японец-официант поставил на стол два бокала, лучась от счастья.

— Все хорошо? — осведомился он.

— Все прекрасно, — ответил Майкл.

— Если пара шуб и шляпки за сорок пять долларов… — начала Френсис.

— Дело не шубах. И не в шляпках. Просто там какая-то особенная атмосфера. Знаешь, тебе не обязательно все это слушать.

— Я хочу послушать.

— Мне нравятся девушки из офисов. Аккуратненькие, в очечках, умненькие, деловые, знающие все и всех, умеющие постоять за себя, — он смотрел на людей, которые медленно проходили мимо окна. Мне нравятся девушки на Сорок четвертой улицы, которых я вижу во время ленча, актрисы, одетые абы как, разговаривающие с молодыми людьми, демонстрирующие свою молодость и красоту у «Сарди», в ожидании, когда какой=нибудь продюсер обратит на них внимание. Мне нравятся продавщицы в «Мейсис», которые прежде всего обслуживают тебя, потому что ты мужчина, заставляя женщин ждать, флиртующие с тобой над носками, книгами, иглами для фонографа. Все это копилось во мне десять лет, и теперь, после твоего вопроса выплыло наружу.

— Продолжай.

— Когда я думаю о Нью-Йорке, я думаю о всех его женщинах, еврейках, итальянках, ирландках, польках, китаянках, немках, негритянках, испанках, русских, фланирующих по городу. Я не знаю, то ли я такой особенный, то ли это чувство свойственно всем мужчинам, но у меня такое ощущение, что в этом городе я нахожусь на бесконечном пикнике. Мне нравится сидеть рядом с женщинами в театре, рядом с красотой, на которую потрачено никак не меньше шести часов. Мне нравятся девушки на футбольных матчах, раскрасневшиеся, а когда потеплеет, в летних платья...— он допил коньяк. — Такая вот история. Ты сама напросилась, не забывай. Я ничего не могу с собой поделать и смотрю на них. Я ничего не могу с собой поделать и хочу их.

— Ты их хочешь, — повторила Френсис лишенным эмоций голосом. — Твои слова.

— Точно, — жестко ответил Майкл, потому что она заставила его раскрыть душу.

 — Ты затронула эту тему, так что давай досконально ее обсудим.

Френсис допила коньяк, два или три раза сглотнула.

— Ты говоришь, что любишь меня?

— Я люблю тебя, но при этом хочу их. Такой вот расклад.

— Я тоже красива. Не хуже любой из них.

— Ты прекрасна, — без малейшей толики иронии ответил Майкл.

— Я о тебе забочусь, — в голосе Френсис слышалась мольба. — Я стала хорошей женой, хорошей хозяйкой, хорошим другом. Я делаю для тебя все.

— Я знаю, — Майкл накрыл ее руку своей.

— Если ты хочешь свободы…

— Ш-ш-ш.

— Скажи правду, — она убрала руку.

Майкл щелкнул пальцем по краю бокала.

— Хорошо. Иной раз мне хочется стать свободным.

— Ну… — Френсис забарабанила по столу. — Мы можем раз…

— Не говори глупостей, — Майкл пододвинул к ней стул, погладил по бедру.

Она начала плакать, тихонько, уткнувшись в платок, чтобы никто не заметил.

— Наступит день, когда ты от меня уйдешь.

Майкл молчал. Смотрел на бармена, который неспешно резал лимон.

— Уйдешь? — повторила Френсис. — Отвечай. Не молчи. Уйдешь?

— Возможно, — Майкл отодвинулся. — Откуда мне знать?

— Ты знаешь, — настаивала Френсис. — Не так ли?

— Да, — после короткой паузы ответил Майкл. — Знаю.

Френсис перестала плакать. Еще пару раз всхлипнула в платок, убрала, на лице не осталось и слезинки.

— По крайней мере, ты можешь сделать мне одно одолжение.

— Конечно.

— Перестань говорить в моем присутствии о том, какая красивая та или иная женщина. Милые глазки, аппетитная попка, отличная фигурка, хороший голос, — передразнила она Майкла.

— Держи все при себе. Меня твое мнение на этот счет не интересует.

— Извини, — Майкл махнул рукой официанту. — Отныне буду держать свое мнение при себе.

Френсис искоса взглянула на него.

— Еще коньяк, — попросила она официанта.

— Два коньяка, — уточнил Майкл.

— Да, мэм, да, сэр, — официант затрусил к стойке.

Френсис холодно смотрела на мужа.

— Ты хочешь, чтобы я позвонила Стивенсонам? За городом сегодня чудесно.

— Да, — кивнул Майкл. — Позвони им.

Она поднялась и направилась вглубь бара к телефонной будке. Майкл не отрывал от нее взгляда, думая, какая хорошенькая женщина, до чего красивые ноги.

Перевод с английского Виктора Вебера